О страхе Божием

• Главная
• Библиотека
• Труды святых отцев
• О страхе Божием

Бесѣда 7 (347).

Бесѣда 8 (348).

1. Много наставленій для насъ имѣется, братія, о страхѣ Божіемъ, и какъ полезно бояться Бога, объ этомъ слово Божіе говоритъ многократно. Насколько позволитъ краткость времени, выслушайте меня со вниманіемъ, меня, желающаго припомнить кое-что изъ этихъ многочисленныхъ свидѣтельствъ и сдѣлать нѣкоторыя поясненія къ тому. Кто не радуется своему разумѣнію или не желаетъ его? Но что говоритъ Писаніе? Начало мудрости — страхъ Господень (Псал. 110, 10). Кому не пріятно царствовать? Но послушаемъ, чему поучаетъ Духъ Святой въ псалмѣ: Итакъ, вразумитесь, цари, научитесь, судьи земли! Служите Господу со страхомъ и радуйтесь (предъ Нимъ) съ трепетомъ (Псал. 2, 10-11). Поэтому и апостолъ говоритъ: со страхомъ и трепетомъ совершайте свое спасеніе (Флп. 2, 12). Читаемъ мы также въ Писаніи: если желаешь премудрости, храни правду, и Господь подастъ ее тебѣ (Сир. 1, 26). Многихъ мы встрѣчаемъ весьма равнодушныхъ къ правдѣ и въ то же время жаждущихъ мудрости. Такихъ Божественное Писаніе научаетъ, что нельзя достигнуть этого иначе, какъ только исполненіемъ того, чѣмъ они пренебрегаютъ. Соблюдай, сказано, правду (въ русскомъ текстѣ — заповѣди), и Господь подастъ ее тебѣ. Но кто можетъ, не имѣя страха Божія, хранитъ правду? И въ другомъ мѣстѣ говорится: не имѣющій страха не можетъ оправдаться (Сир. 1, 21). Такимъ образамъ, если Господь не подаетъ премудрости никому, какъ только соблюдающему правду, и если не имѣющій страха не можетъ и оправдаться, то естественно слѣдуетъ отсюда, что начало мудрости — страхъ Господень.

2. И пророкъ Исаія, когда говоритъ о семи важнѣйшихъ дарахъ Святаго Духа, начинаетъ съ премудрости и кончаетъ страхомъ Божіимъ, какъ бы съ высоты спускаясь къ намъ внизъ, чтобы научить насъ, какъ восходить вверхъ. Началъ онъ съ того, до чего мы хотимъ достигнуть, и приходить туда, откуда намъ слѣдуетъ начинать. И почіетъ на Немъ, говоритъ пророкъ, Духъ Господень, Духъ премудрости и разума, духъ совѣта и крѣпости, духъ вѣдѣнія и благочестія, духъ страха Божія (въ русскомъ текстѣ — и страхомъ Господнимъ исполнится) (Ис. 11, 2-3). Итакъ, какъ пророкъ не вслѣдствіе сознанія своей немощности, но чтобы научить насъ, нисходигь отъ премудрости до страха Божія, такъ намъ не по гордости какой-либо, но для преспѣянія нашего слѣдуетъ восходить отъ страха къ премудрости. Начало премудрости — страхъ Господень. Онъ есть именно та долина плача, о которой упоминаетъ псалмонѣвецъ, когда говоритъ: восхожденія въ сердцѣ своемъ положи во юдоль плачевную… (Пс. 83, 6). Подъ образомъ долины обозначается, конечно, смиреніе. Но кто смиренъ, если не боящійся Бога и вслѣдствіе этой боязни сокрушающійся о грѣхахъ своихъ въ слезахъ покаянія и исповѣданія? Сердца сокрушеннаго и смиреннаго Богъ не презираетъ (Пс. 50, 19). Но пусть не боится таковый, что останется онъ въ долинѣ плача. Въ самомъ сердцѣ сокрушенномъ и смиренномъ, коего не презираетъ Господь, положилъ Онъ (Господь) восхожденія, чтобы мы восходили къ Нему. Потому что такъ говоритъ псалмопѣвецъ: восхожденія въ сердцѣ своемъ положи, во юдоль плачевную, въ мѣсто, еже положи… (Псал. 83, 6-7). Гдѣ совершаются восхожденія? Въ сердцѣ. Но откуда же нужно восходить? Отъ долины плача. А куда? Въ мѣсто, сказано, еже положи. Какое это мѣсго, какъ не мѣсто покоя и мира? Тамъ именно и пребываетъ чистая, всегда славная премудрость. Поэтому Исаія въ цѣляхъ назиданія нашего нисходитъ отъ премудрости до страха, именно отъ мѣста непрестаннаго мира до долины временнаго плача, чтобы мы, исповѣдуя грѣхи свои со скорбію, воздыханіями и плачемъ, не оставались все время въ скорби, стенаніяхъ и плачѣ, но, восходя отъ этой долины къ духовному возвышенію, на которомъ воздвигнуто святое царство Іерусалима, вѣчная матерь наша, наслаждались тамъ невозмутимою радостію. Итакъ, онъ (пророкъ) послѣ того, какъ назвалъ премудрость, то-есть неизсякающій свѣтъ мысли, называетъ затѣмъ разумъ; и какъ бы на вопросъ: «отъ чего мы переходимъ къ премудрости?» — отвѣчаеть: отъ разума. А отъ чего къ разуму? Отъ совѣта. Отъ чего къ совѣту? Отъ крѣпости. Отъ чего къ крѣпости? Отъ вѣдѣнія. Отъ чего къ вѣдѣнію? Отъ благочестія; къ благочестію — отъ страха. Итакъ, до мудрости доходимъ мы отъ страха, потому что начало премудрости — страхъ Господень. Такъ отъ долины плача поднимаемся мы до вершины мира.

3. Вотъ смиренные именно и находятся въ долинѣ плача, когда съ трепетомъ приносятъ Богу сердце свое сокрушенное и смиренное. Отсюда поднимаются они до благочестія, такъ что уже не противятся Его волѣ, ни въ словѣ Его, когда не разумѣютъ Его смысла, ни въ жизни, хотя бы многое совершалось здѣсь иначе, чѣмъ хочетъ того единичная воля человѣка. Въ этомъ именно случаѣ слѣдуетъ говорить: впрочемъ, не какъ Я хочу, но какъ Ты, Отче (Матѳ. 26, 39). Блаженны кроткіе, ибо они наслѣдуютъ землю (Матѳ. 5, 5), не землю мертвыхъ, но ту, о которой сказано: Ты прибѣжище мое и часть моя на землѣ живыхъ (Пс. 141, 5). Этимъ благочестіемъ своимъ они пріобрѣтаютъ затѣмъ способность вѣдѣнія, такъ что не только становятся способными сознавать силу грѣховъ своихъ прежнихъ, о коихъ горько сокрушались на первой ступени покаянія, но узнаютъ также, въ какомъ худомъ состояніи омертвѣнія и отчужденія находятся они, хотя бы земное счастье и улыбалось имъ. Не даромъ же написано: кто умножаетъ познанія — умножаетъ скорбь (Еккл. 1, 18). Но блаженны плачущіе, ибо они утѣшатся (Матѳ. 5, 4). Отсюда восходятъ они къ духу крѣпости, когда міръ умираетъ для нихъ, и они для міра, такъ что среди превратностей этой жизни и множества неправды любовь въ нихъ не оскудѣваетъ, но возрастаетъ исканіе и жажда правды, пока не насытятся въ безконечномъ царствѣ святыхъ и общеніи съ ангелами. Потому что блаженны алчущіе и жаждущіе правды, ибо они насытятся (Матѳ. 5, 6). Однакоже вслѣдствіе тяжести искушеній и соблазновъ, такъ какъ сказано: горе міру отъ соблазновъ (Матѳ. 18, 7), человѣческая слабость можетъ поддаваться обольщеніямъ, и поэтому необходимо имѣть духъ совѣта. Потому что не такъ сильна бываеть въ этой преходящей жизни способность крѣпости, чтобы, если кому предстоитъ борьба съ лукавымъ противникомъ, онъ не терпѣлъ иногда пораженій, особенно чрезъ искушеніе языка, такъ какъ если кто скажетъ брату своему: «безумный», подлежитъ гееннѣ огненной (Матѳ. 5, 22). Итакъ, что же есть духъ совѣта, если не то, на что указываегъ Господь, когда говоритъ: прощайте, и прощены будете (Лук. 6, 37). Поэтому, какъ въ порядкѣ даровъ Духа Святаго духъ совѣта полагается на пятомъ мѣстѣ, такъ въ Евангеліи въ пятой заповѣди блаженствъ ублажаются милостивые: блаженны милостивые, ибо они помилованы будутъ(Матѳ. 5, 7). Шестымъ считается у пророка Исаіи (въ обратномъ порядкѣ) духъ разума, когда сердца очищаются отъ всякаго призрака плотской суеты, и до конца человѣкъ руководится чистымъ стремленіемъ. Поэтому и въ 6-ой заповѣди блаженствъ Господь говоритъ: блаженны чистые сердцемъ, ибо они Бога узрятъ (Матѳ. 5, 8). Когда же достигнетъ человѣкъ послѣдней степени совершенства, онъ останавливается, успокоивается, наслаждаясь блаженнымъ миромъ. Но кто является концемъ для насъ, какъ не Христосъ Богъ? Потому что конецъ закона Христосъ къ праведности всякаго вѣрующаго(Рим. 10, 4). И кто премудрость Божія, кто Сынъ Божій, какъ не Христосъ? Въ немъ дѣлаются всѣ, кто бы они ни были, мудрецами и дѣтъми Божіими, и это есть долный и вѣчный миръ. И потому, какъ у Исаіи даръ мудрости считается седьмымъ для восходящихъ снизу вверхъ, хотя самъ онъ, научая насъ спускается, наобороть, сверху внизъ, такъ и Господь въ утѣшеніе насъ въ седьмой заповѣди блаженствъ ублажаетъ миротворцевъ: блаженны миротворцы, ибо они будутъ наречены сынами Божіими (Матѳ. 5, 9). Итакъ, имѣя такія обѣтованія и восходя по этимъ степенямъ къ Богу, будемъ переносить мужественно всѣ обиды и жестокости міра, и пусть не одолѣваетъ насъ его злоба, побѣдивъ которую, мы будемъ наслаждаться вѣчнымъ миромъ. Къ этому и призываетъ насъ, въ концѣ концовъ, восьмая заповѣдь блаженствъ: блаженны изгнанные за правду, ибо ихъ есть царство небесное (Матѳ. 5, 10).

1. He сомнѣваюсь, братія возлюбленные, въ томъ, что въ сердцахъ вашихъ коренится страхъ Божій, которымъ можете достигать вы истинной, дѣйствительной крѣпости. Хотя храбрымъ называется тотъ, кто никого не боится, ошибочно однако называется храбрымъ тотъ, кто не боится Бога, такъ чтобы, боясь, слушаться Его, слушаясь, любить и, любя, уже не бояться. Тогда Онъ будетъ истинно безстрашнымъ, не вслѣдствіе горделивой самонадѣянности (duritia), но вслѣдствіе безтрепетной справедливости. Въ страхѣ предъ Господомъ — надежда твердая, говорится въ Писаніи (Прит. 14, 26). Когда страхъ поддерживается опасностью наказанія, коимъ угрожаютъ, научаются любить награду, которая обѣщается, и такимъ образомъ чрезъ страхъ предъ наказаніемъ устанавливается добрая жизнь, а чрезъ добрую жизнь воспитывается добрая совѣсть, для которой не страшно никакое наказаніе. Поэтому пусть научается бояться тотъ, кто не хочетъ бояться. Пусть нѣкоторое время побудетъ въ тревогѣ тотъ, кто хочетъ пользоваться вѣчнымъ покоемъ. Потому что, какъ говоритъ апостолъ, въ любви нѣть страха, но совершенная любовь изгоняетъ страхъ (Іоан. 4, 18). Правильно, истинно сказалъ онъ. Если не хочешь имѣть страха, подумай прежде, имѣешь ли любовь совершенную, которая изгоняетъ страхъ. Если же прежде этого совершенства изгоняется страхъ, въ такомъ случаѣ вдохновляетъ тебя гордость, а не любовь назидающая. И какъ при добромъ здоровьѣ голодъ устраняется не пренебреженіемъ къ пищѣ, а вкушеніемъ ея, такъ и при нормальномъ состояніи духа въ человѣкѣ страхъ изгоняется не самомнѣніемъ, а любовью.

2. Изслѣдуй же свою совѣсть всякій, не желающій имѣть страха. He заботься только о своей наружности, войди въ себя, внутрь сердца своего. Тщательно изслѣдуй, не всасываетъ ли и не впитываетъ ли какая-нибудь отравленная тамъ вена любви порочной, не возбуждаешься ли и не увлекаешься ли ты какой-либо приманкой плотского удовольствія, не надмеваешься ли какою-либо пустою кичливостью, не поглощаешься ли какими пустыми заботами, можешь ли сказать, что ты видишь себя чистымъ и безупречнымъ, какія бы ни находилъ извиненія для себя въ своей совѣсти, отъ дѣлъ, словъ и помышленій худыхъ. И если ты чистъ отъ какой-либо неправды, не овладѣваетъ ли тобой равнодушіе къ правдѣ. Если ты отъ всего этого свободенъ, справедливо радуешься, радуйся, что ты безъ страха. Пусть изгонитъ его любовь къ Богу, Котораго любишь ты всѣмъ сердцемъ твоимъ, и всею душею твоею, и всѣмъ разумѣніемъ твоимъ. Пусть изгонитъ его любовь къ ближнему, коего любишь ты, какъ себя самого, и о коемъ ты много хлопочешь затѣмъ, чтобы и онъ вмѣстѣ съ тобою любилъ Бога всѣмъ сердцемъ, и всею душею, и всѣмъ разумѣніемъ. Потому что не въ иномъ случаѣ правильно любишь ты себя самого, какъ только если любишь Бога, такъ любишь, чтобы любить Его не менѣе и въ томъ случаѣ, когда обращаешься къ себѣ самому. Когда же, пусть даже внутри не возбуждаешься ты никакою страстью (кто однако осмѣлится утверждать это о себѣ), любишь ты самого себя въ самомъ себѣ и любуешься самъ собой, то вотъ этого самаго и бойся больше всего, именно того, что ты ничего не боишься. He всякою любовью изгоняется страхъ, но любовью истинной, когда мы всецѣло любимъ Бога и потому любямъ ближняго, чтобы и онъ также любилъ Бога. Любить же себя самого въ себѣ самомъ и любоваться самимъ собой, — это не любовь истинная, а пустое киченіе гордости. Потому и апостолъ справедливо упрекаетъ людей самолюбивыхъ и себѣ самимъ нравящяхся (2 Тим. 3, 1-5). Но совершенная любовь изгоняетъ страхъ. Однако ту любовь лишь можно назвать любовью, которая не есть любовь суетная. Но что суетнѣе человѣка безъ Бога? Суетная любовь у того, кто любитъ себя самого въ себѣ самомъ, а не въ Богѣ. Справедливо поэтому говорится: не гордись, но бойся (Рим. 11, 20). Кто гордится и потому не боится, во всякомъ случаѣ подвергается опасности, не въ безопасномъ мѣстѣ находится онъ, вдохновляясь духомъ гордости. He кротокъ и не благочестивъ тотъ, кто самъ себя только любитъ и хвалитъ, но надмененъ и дерзокъ. Не хочетъ знать онъ словъ Писанія: Господомъ будеть хвалиться душа моя; услышатъ кроткіе и возвеселятея (Псал. 33, 3). Что же добраго, когда кто, любя такъ себя самого, ничего не боится? He въ разумѣ онъ можетъ найти оправданіе себѣ въ такомъ случаѣ, а лишь въ ожесточеніи. Вотъ, напримѣръ, возьмемъ какого-либо отчаяннаго изъ разбойниковъ. Насколько безумно онъ храбръ, настолько гибельно для себя жестокъ, потому что вслѣдствіе любви къ себѣ, изъ-за которой онъ ничего не боится, совершаетъ тяжкія преступленія, такъ что не только развиваетъ страсть свою, но, развивая, хочетъ укрѣпить ее. И насколько больше будутъ преступленія его, настолько бóльшая будетъ въ немъ дерзость. He должно, слѣдовательно, считать за великое благо то, что можно найти въ человѣкѣ самомъ испорченномъ.

3. Поэтому заслуживаютъ посмѣянія философы этого міра, и не только эпикурейцы, которые продаютъ самую правду за цѣну плотскихъ удовольствій. Для того, говорятъ эти послѣдніе, нужно бытъ мудрымъ и справедливымъ, чтобы находить и пользоватвся удовольствіями тѣлесными. Они также считаютъ себя неустрашимыми и говорятъ, что ничего не боятся, потому что не допускаютъ, чтобы Богъ имѣлъ какое-либо попеченіе о дѣлахъ человѣческихъ, и не вѣрятъ, что послѣ этой жизни наступитъ другая. И если какія-либо превратности случаются съ ними въ этой жизни, они думаютъ вознаградить себя тѣмъ, что могутъ соуслаждаться въ душѣ помышленіемъ о плотскихъ удовольствіяхъ, когда не могутъ пользоваться ими на самомъ дѣлѣ, и такимъ услажденіемъ хотятъ достигать блаженства плотскихъ утѣшеній, находясь подъ бременемъ скорбей тѣлесныхъ. Развѣ и у нихъ любовь не изгоняетъ страха? Но это — любовь къ нечистымъ удовольствіямъ, скорѣе — любовь пустой постыдной суеты. Потому что, когда являющаяся скорбь лишитъ тѣло его удовольствія, остается въ душѣ только представленіе о немъ и одинъ лишь образъ пустоты. Эта пустота и любится только, такъ что, когда пустой человѣкъ ухватывается за нее всѣмъ сердцемъ, отъ того будто бы и тяжесть скорби смягчается. И не только они (эпикурейцы) достойны осмѣянія, но даже и стóики. Представители этихъ именно двухъ направленій, какъ читаемъ мы въ книгѣ Дѣяній Апостольскихъ, осмѣлились бросать суесловіе свое противъ нашего Павла (Дѣян. 17, 18). Вѣдь, и стоики считаютъ себя неустрашимыми, не по причинѣ удовольствій тѣлесныхъ, но по причинѣ отваги (стойкости) духа, т. е. хотятъ избѣжать страха по причинѣ изгнанія способности къ страху, надмеваясь злобой, будучи не мудростію научены, а ожесточившіеся въ своемъ заблужденіи. И, конечно, постольку они являются малоразумными, поскольку воображаютъ, что больной духъ можетъ стать здоровымъ именно у нихъ. Здоровье же души, полагаютъ они, состоитъ въ томъ, что мудрый, по ихъ словамъ, не долженъ имѣть состраданія. Потому что, если кто сострадаетъ, говорятъ они, — тотъ скорбитъ. А кто скорбитъ, того нельзя назвать здоровымъ. О, безумное ослѣпленіе! Что же если онъ тѣмъ меньше скорбитъ, чѣмъ менѣе здоровъ?! Другое дѣло, когда не бываетъ скорби по причинѣ совершеннаго здравія, каковымъ будетъ тѣло и духъ святыхъ, по воскресеніи мертвыхъ, въ которое они (стоики) не вѣрятъ, потому что имѣютъ невѣжественныхъ наставниковъ, выдавая за учителей себя самихъ. Есть разница, — является ли скорбь вслѣдствіе здоровья, или вслѣдствіе слабости. Судя по состоянію настоящей тлѣнности, здоровое тѣло, когда мучится, скорбитъ. Таковъ же и духъ, который, будучи уязвленъ несчастіемъ страждущаго, соболѣзнуеть своимъ милосердіемъ. Но тѣло, оцѣпенѣвшее по причинѣ тяжкой болѣзни, или сдѣлавшись мертвымъ по причинѣ потери духа, уже, хотя и болѣетъ, не чувствуетъ однако боли. Таковъ же и духъ тѣхъ, которые мудрствуютъ или, скорѣе, гибнутъ безъ Бога. Какъ тѣло оживляется духомъ, такъ и духъ самъ живетъ, будучи оживляемъ Богомъ. Пусть же подумаютъ тѣ, кои не скорбятъ и не боятся, о томъ, что, можетъ быть, они не здравы, но мертвы.

4. Итакъ, пусть имѣетъ страхъ христіанинъ, прежде чѣмъ совершенная любовь не изгонитъ страха. Пусть вѣритъ и знаетъ, что онъ устраненъ отъ Господа, пока живетъ въ тѣлѣ, которое тлѣнно и отягощаетъ душу. И тѣмъ меньше пусть будетъ страха, чѣмъ ближе будетъ отечество, куда мы стремимся. Большій страхъ долженъ бытъ у находящихся вдали, меньшій — у приближающихся, никакого страха нѣтъ у достигающихъ. Такъ страхъ приводитъ къ любви, и совершенная любовь изгоняетъ страхъ. Пусть же боится христіанинъ, но не тѣхъ, которые убиваютъ тѣло и не могугъ больше что сдѣлатъ, но Того, Кто можетъ и тѣло и душу ввергнуть въ геенну огненную (Лук. 12, 4-5). Есть однако другой страхъ, страхъ Господень, чистый, пребывающій вовѣкъ (Псал. 18, 10). Но не его совершенная любовь изгоняетъ вонъ, иначе онъ не пребывалъ бы во вѣкъ, и не напрасно, когда сказано: страхъ Господень, — прибавлено чистый, а также пребывающій вовѣкъ. Почему страхъ, который изгоняется вонъ любовію, мучитъ душу, если не потому, что мы боимся потерять послѣ смерти нѣчто изъ того, что нравится намъ, напримѣръ, неповрежденность тѣла и его спокойствіе или что-либо подобное. Поэтому и страшны намъ въ царствѣ мертвыхъ наказанія и скорби, и муки геенскія. Когда же духъ бодрствуетъ и его не оставляетъ Богъ, тогда бываетъ страхъ чистый, пребывающій вовѣкъ. Объ этомъ я поподробнѣе сказалъ бы, если бы рѣчь моя, безъ того уже достаточно длинная, не побуждала меня пощадить и свои старческія силы, и ваше вниманіе.