Как стремление к политкорректности может помешать православному исследователю

О книге Т. Н. Кузнецовой «Мунизм: вероучение, религиозная практика и образ жизни последователей Сан Мён Муна»

Вышедшая из-под пера Т. Н. Кузнецовой солидная монография1 претендует на самое серьезное исследование феномена мунизма из всех, появлявшихся до сих пор на русском языке. По многим параметрам, безусловно, это так. Автор проработала громадное количество первоисточников: никто из писавших о мунизме на русском языке не обладает такой обширной эрудицией в писаниях Муна и его последователей. Это, вкупе с тем, что Татьяна Николаевна является воцерковленной православной христианкой, заставляло ожидать появления ее книги с большим нетерпением: необходимость серьезного, обстоятельного и научного анализа мунизма с православной точки зрения не вызывает сомнений.

К сожалению, во многом книга Кузнецовой обманула ожидания. При внимательном чтении ее невольно создается впечатление, что автор никак не может определиться со своей позицией. С одной стороны, она руководствуется своим православным мироощущением и инстинктом исследователя, а с другой — желанием соблюсти «академическую объективность», понимаемую в духе некоторых западных социологов религии — тех, которые яростно отрицают всякий «конфессиональный подход», но при этом по тем или иным причинам некритически тиражируют рекламные заявления сект о самих себе.

Эта двойственность бросается в глаза, в частности, и в оценках цитируемых первоисточников, которые делает автор. Зачастую получается, что выводы или заявляемая автором позиция совпадают с теми заявлениями, которые муниты делают для «внешних», при том, что приводимая рядом подборка цитат из «внутренних мунитских источников» полностью противоречит тому, что чуть выше или чуть ниже говорит автор.

Вот например, с одной стороны, в самом начале своей работы автор убедительно показывает, что ключевые, основополагающие моменты учения мунитского «Движения объединения» держатся в строгой тайне, а с другой — сразу же после приведенных доказательств — цитирует мунитское изложение веры, составленное для «внешних», утверждая, что оно вполне соответствует «выражению самоопределения вероисповедания большинством последователей Муна» (с. 14). И это при том, что приводится типичное, рассчитанное на PR заявление, предназначенное для создания удобоприемлемого образа мунизма, как одной из конфессий мэйнстрима.

И такой содержащий непримиримые внутренние противоречия двойственный подход сопутствует автору на протяжении всей работы. Это очень четко иллюстрируется, например, тем, как автор анализирует учение мунизма о Боге. Его изложение Кузнецова начинает, высказывая свое принятие того образа, в котором муниты желают представать перед внешним миром2, с категоричного утверждения: «Мунисты — строгие монотеисты. Бог мунизма — это единый живой личный Бог, Бог к которому обращаются в молитве, как к Небесному Отцу…» (с. 23). Это с одной стороны…. Но с другой — Кузнецова признает, что «Бог мунизма не в состоянии осознавать Свою (так у Кузнецовой. — А. Д.)3 самоидентичность, чувствовать, ощущать Сам Себя <…> Бог, существующий в понимании мунистов, необходимо требует творения и, тем самым, лишается Своей свободы, а, следовательно, и Своей абсолютности <…> По сути, он [Мун] возвращается в своем мировоззрении к учению об эманации Божества… <…> …Мунисты берутся «рассматривать Бога и мир творения как одно целое»… <…> Следовательно, человек и Бог становятся в теологии мунизма одноприродными, единосущными. <…> …<Они> становятся двумя модусами бытия какой-то единой природы» (с. 26-30).

Однако, написав все это, Кузнецова настаивает на своей первоначальной позиции и, против всякой логики, утверждает: «Конечно, мунизм ни в коем случае не приводит к пантеизму, Бог мунистов — личностный Бог-Творец…» (с. 27)4.

К сожалению, автор не может освободиться и от парализующего ее мысль стремления к «политкорректности» терминологии. Например, кощунственные рассуждения Муна о Библии она называет «нетрадиционным прочтением Книги Бытия» (с. 33) или, что еще более характерно — «Библейских сказаний» (с. 52). Можно говорить о «нетрадиционном прочтении Библии» какого-нибудь глубокого исследователя, заметившего в Священном Писании нечто такое, что до него никто не замечал. Но называть таким образом бессовестное использование Муном нескольких библейских имен и терминов для придания легитимности своим магико-оккультным синкретическим построениям, основанным на шаманских практиках — значит помогать Муну в его целях5. Это сродни использованию модного ныне политкорректного термина «нетрадиционная сексуальная ориентация» вместо недвусмысленного осуждения греха содомии. Сексуальная ориентация есть только одна. Все остальное — извращение!

Столь же некорректно для религиоведа говорить о том, что молитва не имеющего отношения к христианству мунизма «по своему общему строю и стилю… не сильно отличается от протестантской» (с. 116). Трудно поверить, что автор не имеет представления ни об англиканской или лютеранской мессе, ни о богослужении реформатов, ни о даже баптистском молитвенном собрании. Уже ближе к середине книги автор отмечает отсутствие христианских праздников в календаре мунизма и поясняет: «Объяснение этому факту, видимо, надо искать в учении мунизма» (с. 145). Неужели автор только к этому моменту поняла, что для абсолютно чуждого христианству мунизму столь же чужды и христианские праздники?

Но вместе с тем, политкорректности ради, стремясь говорить о вещах очевидных в сослагательном наклонении, Кузнецова в твердом аффирмативном тоне пишет о вещах куда менее очевидных. Само собой, при этом она зачастую вновь противоречит самой себе.

Например, Татьяна Николаевна абсолютно справедливо отмечает практическое отсутствие каких-либо достоверных данных о детстве и отрочестве Муна: «О ранних годах жизни Муна известно мало, и большей частью сведения эти основаны только на его собственных словах» (с. 69). Но вместе с тем, когда в своем повествовании Т. Н. Кузнецова доходит до ключевой мунитской легенды о явлении шестнадцатилетнему Муну самого Иисуса Христа (о нем мы также знаем только со слов — и весьма противоречивых — самого Муна), она почему-то забывает о высказанной несколькими страницами ранее предпосылке и пишет: «Вполне возможно, и даже, как мне кажется, очень вероятно, у Муна было какое-то видение, и, скорее всего, именно Пасхальным утром, и именно в 1935 г.» (с. 75, выделения наши. — А. Д.). На чем основано ее столь безоговорочное доверие к Муну в данном случае, автор не поясняет.

С другой стороны, когда автор, ссылаясь на показания ранних членов секты Муна, упоминает то, что «…в первые годы существования группы Муна очищение крови происходило даже через половую связь основателя с его последовательницами» (с. 104) (о чем пишут весьма многие серьезные исследователи мунизма6), она тут же добавляет: «Однако утверждать так мы не должны — прямых доказательств верности такого суждения нет…» (с. 104). Почему автор верит на слово Муну, но отказывается верить многим бывшим его последователям, остается загадкой.

Автор преподносит как данность слова Муна о самом себе, когда тот живописует, каким молитвенником является, никак их не комментируя: «Когда Учитель молится, он молится так, как если бы он переворачивал земной шар и в пять минут он покрывается потом» (с. 120). Т. Кузнецова принимает за чистую монету и другие саморекламные утверждения корейского предпринимателя: «По собственному признанию (! — А. Д.) он [Мун] спит не более двух-трех часов в сутки, доводя себя усиленной работой до полного физического истощения и уделяя своим последователям даже больше внимания, чем своим собственным детям…» (с. 171). Кузнецова вновь без каких-либо комментариев, цитируя мунитские источники, утверждает, что Мун показывает «образец самоотдачи», из-за чего, дескать, даже бедствуют его собственные дети, например: «До 1988 года Истинные Дети обедали за маленьким столом на кухне» (с. 249-250). И это при том, что имеется громадное количество свидетельств о воистину королевской жизни детей «Мессии», единственной проблемой которых можно назвать лишь то, что они никогда ни в чем не знали ограничений7.

То же самое можно сказать и о любимейшей «агиографической» истории мунизма о происшедшей в 1983 г. гибели в автокатастрофе 17-летнего сына Муна Хын Джина. По словам людей, близко знавших семью Муна, 17-летний юноша, находясь под влиянием алкоголя, значительно превысил скорость своего спортивного автомобиля на узкой проселочной дороге и врезался в грузовик. Эти показания косвенно подтверждаются тем фактом, что водителю грузовика не было предъявлено никаких обвинений. Однако нынешняя жена Муна — мать Хын Джина — утверждает, что вина за столкновение лежит на водителе грузовика, а Хын Джин сознательно развернул машину так, чтобы удар пришелся на него, а не на людей, которых он вез, и ценой собственной жизни спас их. Очевидно, что слова г-жи Мун не выдерживают никакой критики: в подобных обстоятельствах водитель никак не может успеть рассчитать, куда придется удар, и развернуть машину именно таким образом. И, тем не менее, Т. Кузнецова излагает именно эту версию случившегося в качестве единственной, не ссылаясь на ее источник, не приводя никаких пояснений и не высказывая сомнений (с. 150).

Столь же не обоснованы и те выводы, которые делает Т. Кузнецова, описывая личность Муна: «…невозможно не упомянуть его несомненный талант обладания людьми. <…> …Мун тонко чувствует человеческую психологию…… Муну присуще глубочайшее внутреннее напряжение, сильнейшая концентрация мысли, воли и чувства во время произнесения проповедей и речей, что ощущается даже физически. <…> Мун без сомнения (выделение наше — А. Д.)8 верит в то, что «Бог провозгласил: «Я доверяю тебе, мой сын. Я заявляю теперь перед Небесами и Землей, что преп. Мун, мой сын, самый великий победитель из когда-либо бывших, поэтому Церковь Объединения может провозгласить, что преп. Мун выше, чем Иисус. Бог сам сделал это заявление. Иисус, за которым последовали Будда, Мухаммед и др. стали поддержкой Отца номер 1″ » (с. 93); «При кажущейся утопичности <своей> идеи, основатель Церкви Объединения убежден (выделение наше — А. Д.) в успехе…» (с. 161).

Автор ничем не мотивирует и свои многочисленные заявления о том, что мунизм превращается в одну из религиозно-культурных мировых традиций. Вот некоторые из типичных ее заявлений на этот счет: «…неминуемое соединение в семью двух преданных последователей Муна и рождение у них «особых» детей — закладывает надежную основу превращения сравнительно небольшой группы верующих одного из многих нетрадиционных вероучений в сплоченный новый «малый народ», а развитие собственной традиции «благословленных семей» укрепляет это новообразование» (с. 115), а «мунисты представляют собой весьма устойчивый социум» (с. 257).

Абсолютно бездоказательно Т. Кузнецова выдает целую цепь следующих декларативных утверждений, после каждого из которых хочется поставить по пять вопросительных знаков:
«…True-Parentism (или религия «Истинных Родителей» — А. Д.), по определению своему, является системой культурообразующей (?!). Действительно, от самого зарождения движения Муна в нем начала формироваться своя собственная своеобразная субкультура (?!), базисом развития которой является вероучение мунизма. <…> С другой стороны, на протяжении всего существования мунизма его вероучение претерпевало культурную драматизацию (?!). Так, совершенно неотъемлемой частью религиозной практики и всей жизни мунистов является их песенное творчество9… <…> …Реально существует свое музыкально-исполнительское направление. Можно говорить о зарождающейся характерной литературе мунизма (?!), на сегодняшний день представляющей, главным образом, мунитскую агиографию и сочинения в области философии Единения, разрабатывающие отдельные прикладные вопросы мунистского мировоззрения в русле определенных догматических установлений и связующие учение Муна с достоянием мировой философской мысли. Живопись, вытесненная фотографией, очевидно, не имеет перспектив для развития в культуре мунизма. Особо следует отметить развитую традицию проведения воскресных служб и праздников в Церкви Объединения(?!). Развивается специфическая бытовая культура последователей Муна (?!)…» (с. 350-351).

«…Продолжение (процесса вхождения в семью Муна. — А. Д.)… есть жизнь членов Церкви Объединения во всеохватной и всё-проникающей среде новообразующейся своеобразной культуры (?!) мунизма, находящей свое выражение в личной судьбе мунистов и отражающейся в деятельности организаций, ими созданных, а, следовательно, обусловливающей дальнейшее распространение идейного влияния Муна в мире…» (с. 156).

Иногда создается впечатление, что автор никак не может противостоять «несомненному таланту обладания людьми», который, по ее мнению, присущ Муну (см. выше), и просто попадает под гипнотическое влияние его заклинаний. Никак не комментируя, автор приводит и такие слова Муна: «Церковь Объединения делает новую историю. <…> Мы работаем не для трех или четырех лет в будущем. Мы работаем над установлением десяти-миллиардо-летней традиции. Поэтому вам надо иметь такой тип долгосрочного мышления» (с. 156). И раз Мун сказал, что его учение — это та «новая религия, которая будет служить базисом для новой цивилизации» (с. 161), Кузнецова принимает это на веру и сама подбирает доказательства для этого сколь рекламного, столь же безосновательного утверждения корейского предпринимателя.

Полемизируя с автором этих строк, писавшим: «Члены секты совершают три полных земных поклона (лицом до земли) перед алтарем с портретом корейского предпринимателя и повторяют клятву верности Богу, своему «истинному» отцу Муну и своему «истинному» отечеству — Корее»10, Т. Кузнецова утверждает: «Однако в обете, приносимом мунистами, говорится о другой Родине и о другом, новом, народе, хотя национальным его языком и должен стать корейский язык, а в основании традиции будут преобладать корейские корни» (с. 129). Спрашивается, чем же противоречит наше утверждение тому, что написала Т. Кузнецова? Более того, в конце книги она добавляет: «Мунизм не поддерживает патриотические чувства своих последователей (ибо национальная идентичность является препятствием к достижению религиозных целей Муна) и утверждает их мысли в существовании лишь одной единой родины — родины Истинных Родителей — Кореи и одного народа — народа «Объединителей»» (с. 359). «Необходимо отметить… важную общую тенденцию к переходу в пределе (так у Кузнецовой. — А. Д.) на корейский язык как язык будущей объединенной нации… Уже сейчас все дети в движении Муна имеют корейские имена; многие члены изучают корейский язык» (с. 360). «Таким образом, мунистам надо отказаться и от своей страны, ее культурного наследства, и вообще от всего, что осознается нормально как свое, родное, дорогое сердцу…» (с. 189). Так в чем же Т. Кузнецова видит нашу ошибку?11

Анализируя то, как люди попадают в «Церковь объединения», автор не жалеет теплых слов, описывая привлекательные стороны секты. Это и «полная энтузиазма молодежь», и «теплая атмосфера общины», и «строгая этика мунизма», и «разрешенность «запрещенных» тем», и «желание создать крепкую здоровую семью» (с. 183-184). Даже если не оспаривать эти — весьма спорные — моменты, необходимо отметить, что эти утверждения автора не имеют отношения к действительности, потому что к мунитам, также, как и в другие тоталитарные секты, подавляющее большинство адептов попадает не добровольно, а приходит через вербовку, обман и те процессы, которые принято называть контролированием сознания.

Справедливости ради надо сказать, что Т. Кузнецова описывает эти процессы и признает, хотя и не напрямую, наличие обмана при вербовке. Однако, странным образом, она категорически отрицает наличие такого явления, как контролирование сознания (см., напр., с. 261), хотя и достаточно подробно описывает все его признаки (см., напр., с. 184-203), сформулированные в соответствующей литературе. Более того, парадоксальным образом она пишет: «Первое, что требуется от неофита, — полное изменение его образа жизни и образа мышления» (с. 185). И далее: «Понятно, что требуемые от последователей Муна внутренние и внешние изменения требуют напряженной работы с ним старших членов и его собственных усилий» (с. 189). Но контролирования сознания при этом нет! Даже столь характерная для мунитской практики контролирования сознания «бомбардировка любовью» упомянута у Кузнецовой лишь в одной ссылке, причем с неким скрытым сомнением в его достоверности: «Эта практика стала известна в антикультовой литературе как «бомбардировка любовью» — термин введен Муном» (с. 190, сноска 24). Что же это за такая страшная антикультовая литература и почему введенный Муном термин стал известен именно в ней?

В общем, получается как в старом анекдоте: контролирование сознания есть, а слова нет. А есть «саможертвенный стиль жизни», который «способствует самосовершенствованию» (с. 209). Ничего себе самосовершенствование, особенно если оно приводит, например, к тем самоубийствам членов «Церкви объединения», о которых сама же Т.Кузнецова рассказывает несколькими абзацами выше!

На фоне этой двойственности уже почти не вызывает удивления вышедшая из-под пера православного автора история попыток противостояния распространению сект на Западе и, в частности, ее отношение к депрограммированию, которое описывается исключительно по сайентологическим трафаретам, без каких-либо даже намеков, что существует иное мнение. При этом Т. Кузнецова пользуется сколь плохо звучащим по-русски, столь же принятым в сайентологических публикациях термином «антикультисты». Не избегает она и рассказов об общем для всех сектозащитников жупеле — страшном и мощном международном «антикультовом движении», которым они пугают общественное мнение (с. 260-262).

Не слишком хорошо автор относится и к российским организациям, пытающимся противостоять распространению тоталитарного сектантства, но зато охотно повторяет строчки из мунитской пропаганды, что, дескать, «в России… есть достаточное число людей,… приветствующих пребывание их детей в Церкви Объединения» (с. 262-264). Приводимые на этих же страницах, а также на с. 273-275 сведения об антисектантских организациях и их деятельности во многом ошибочны и недостоверны или заведомо неполны12.

Описывая быт мунитов, Кузнецова, как правило, либо сильно смягчает весьма тяжелые его условия, либо отделывается туманными фразами типа: «Качество питания и общий уровень жизни членов центра определяется их успехами на «фандрейзинге» (сборе средств) и вниманием к ним старших, а также общим экономическим положением в стране и, соответственно, в местном отделении ЦО» (с. 195).

Т.Кузнецова рисует розовую картину отношений мунитов с миром и утверждает, что отношение их с физическими родителями рано или поздно заметно улучшаются и делаются все «теплее и теплее» (с. 243-244)13. Это при том, что на с. 190 она же утверждает: «В большинстве случаев человеку, приходящему в ЦО, советуют по возможности ограничить контакты с родителями, семьей, прежними друзьями, если только они не сочувствуют мунизму, что может быть объяснено как возможностью неблагоприятного влияния родных и знакомых на изменяющиеся убеждения молодого члена, так и простым недостатком времени на такое общение. Естественное стремление хотя бы время от времени навещать родителей, согласно поучениям главных идеологов мунизма, должно быть преодолено, как человеческая немощь».

Вот и другое явное противоречие. С одной стороны: «Необыкновенный групповой энтузиазм и одержимость мунистов в исполнении ими действий, кажущихся со стороны малоосмысленными, например, доведение себя до крайнего истощения недостатком сна, частыми постами или многоминутными ледяными душами…» (с. 200), а с другой: «Мунисты — нормальные люди, со всеми их достоинствами и слабостями, и они совсем не похожи на тех «биороботов», которых охотно описывают обвинители» (с. 245).

Это лишь некоторые из вызывающих вопросы моментов в книге Т. Кузнецовой. Можно было бы отметить многое другое, но я думаю, что приведенного уже достаточно, чтобы понять неоднозначный характер книги.

И наконец, хотелось бы обратить внимание еще на два концептуальных положения.

Совершенно необоснованным выглядит цитирование св. Епифания, посредством которого Т. Кузнецова сравнивает Муна с христианским еретиком Аэцием (что, заметим, весьма повышает статус Муна) лишь на основании того, что и тот, и другой пытались выразить свои понятия о Боге посредством чертежей геометрических фигур (с. 237). Лишь много ниже Кузнецова поясняет свою позицию, из которой становится понятно, зачем автору потребовалось «притянуть за уши» хотя бы одну святоотеческую цитату: «И надо отметить, что ересь (!? — А. Д.) мунизма не имеет в себе совершенно никаких новых открытий, все, чему учат мунисты, уже появлялось в том или ином виде и было уже осуждено христианской Церковью» (с. 271-272). Здесь вновь можно ставить знаки вопроса почти после каждого слова. На каком основании автор причисляет внехристианское учение Муна к ереси? Когда и где в истории Церкви появлялось синкретическое учение, подобное мунитскому? Какие отцы Церкви осуждали его? Ответов, помимо уже приведенной цитаты из св. Епифания и еще более общего высказывания св. Игнатия Богоносца, Т. Кузнецова не находит.

В этом, увы, довольно широко распространенном, взгляде верно лишь то, что доктрины мунизма, также как и большинства новоявленных тоталитарных сект, включают в себя многие элементы еретических, оккультных и языческих вероучений, которые Церковь знала с самого начала своего существования. Этот факт очевиден. Но главные черты новоявленных сект — вполне новы. Новое в них — это структура, организация и методы вербовки, а также способы контролирования сектами сознания своих адептов. Новым является невиданный ранее синкретизм и эклектизм их доктрин, вызванный глобализацией распространения религиозных идей и их опошлением и профанацией в современной высокотехнологичной постмодернистской цивилизации. Новым является приспособленность тоталитарных сект к массовой популярной культуре, агрессивное их распространение через профессионально отточенные методы маркетинга и рекламы, а также мастерское использование ими слабостей демократических систем современных государств. И, наконец, новым является тоталитаризм современных сект, их сращенность с международным бизнесом, СМИ, а зачастую с организованной преступностью, терроризмом или даже со спецслужбами некоторых государств.

Всем этим аспектам необходимо уделять особое внимание в современных сектоведческих исследованиях. И значительная сложность заключается в том, что по этому поводу мы почти ничего не можем найти у Святых Отцов, так как с этими проблемами им почти не приходилось сталкиваться. Поэтому задача православного исследователя — стараться действовать в духе святых отцов, а не пытаться во что бы то ни стало найти более-менее подходящую цитату.

Кроме того, совершенно невозможно согласиться с выводами, которые делает Т. Кузнецова из своего исследования. Она считает, что «культурообразующая традиция мунизма» явилась в мир «всерьез и надолго» и «уверенно перерастает… в XXI в.», ее стратегия поражает «своей четкой продуманностью и неординарностью» (с. 355).

И вновь мы встречаемся с «фирменными» противоречиями Кузнецовой. С одной стороны, «мунизм идеологически противостоит построению правового государства», «для учения Муна характерно неуважительное отношение к другим религиям», он «целенаправленно искажает мировоззренческие категории и нормы мышления» и несовместим с «бытием народа России» (с. 361-362). Но при этом мунизм следует изучать, к мунитам нужно хорошо и терпимо относиться и таким образом конфликты будут смягчены и настанет мирное сосуществование. В общем, как это ни парадоксально, вывод Т.Кузнецова делает точно такой же, как и Мун, вкратце его можно сформулировать следующим образом: изучайте нас, уважайте нас, не критикуйте нас и не мешайте нам заниматься нашими делами. Тогда мы будем хорошо себя вести. Если же вы будете нас критиковать, то вы пожалеете: никогда больше не увидите собственных детей, а наше деструктивное поведение будет оправданным (см. с. 244-245, 346-348).

Однако это далеко не очевидно. Судя по целому ряду последних событий и тенденций, мунизм совсем не уверенно шагает в XXI в. и, скорее всего, созданные Муном структуры вряд ли надолго переживут своего основателя. С другой стороны, как показывает опыт, общественное неприятие и жесткая критика таких уродливых явлений в религиозной жизни, как мунизм, чаще всего приводит к сокращению численности в сектах и значительному уменьшению их влияния. Такие примеры, как секта Раджниша (Ошо), «Белое братство», «Аум Синрикё» и др., говорят о многом. Да и, собственно, все неприятности и потери, которые постигают в последнее время движение Муна, во многом вызваны именно распространением правдивой информации об этом движении, той критикой, которой оно постоянно подвергается, и общественным вниманием, которое не пропускает ни одну из нечистых махинаций Муна. Мы, в отличие от Кузнецовой, со своей стороны склонны предполагать, что через короткое время после смерти Муна его движение распадется на ряд небольших враждующих между собой спиритических группировок, каждая из которых будет претендовать на то, что именно через нее вещает дух «Истинного Отца».

И — совсем бегло о других недочетах. К сожалению, книга, по всей видимости, была издана без профессиональной редактуры. Очень мешает чтению неразличение автором глаголов «одеть» и «надеть». Целый ряд переводов с английского является не более чем подстрочниками, буквально передающими синтаксис другого языка и дословно переводящими идиомы. Есть и прямые ошибки: напр., Indemnifycation переведено как «искупление» (с. 201), когда правильно «выкупление». В качестве доказательства целого ряда спорных положений мунизма автор ссылается на «мнение одного из исследователей Церкви Объединения (заметно, впрочем, симпатизирующего последней)» (с. 80). Из приводимой вслед за этим цитаты очевидно, что этот «исследователь» не просто симпатизирует, а не скрывает того, что является мунитом: «…я стал еще более убежден в том, что учение Сан Мён Муна определенно основано на Божественном откровении» (с. 81).

Любому непредвзятому читателю ясно, что высказывания мунита (даже если политкорректно назвать его всего лишь «симпатизирующим») не могут служить доказательством спорных утверждений мунизма. А в качестве критической литературы Т.Кузнецова ссылается на апологетов мунизма, таких как Конрад Лёв, Айлин Баркер, Дэвид Бромли и пр. При всей важности и ключевом значении личности Муна и его биографии для понимания созданного им движения — его жизненный путь излагается лишь пунктиром и, в основном, по собственно мунитским источникам, причем многие весьма характерные противоречивые и скандальные моменты его биографии не упоминаются вовсе. Чрезвычайно мало говорится и о спиритической стороне учения и практики мунизма.

В общем, приходится констатировать, что поставленная автором перед собой цель — подвигнуть читателей «серьезнее относиться к своему религиозному выбору в контексте исторической истины о христианстве и в памятовании о национальных традициях народа, в котором они родились и выросли» — пока достигнута не совсем. Книгу можно использовать как наиболее полную из до сих пор выходивших на русском языке тематическую подборку цитат из мунитских источников. И в этом качестве она безусловно будет чрезвычайно полезной религиоведу и исследователю. Громадная работа, проделанная автором, достойна всяческого восхищения. Но, вместе с тем, из-за неоднозначности авторских выводов и большого количества явных противоречий, часть которых была продемонстрирована в данной рецензии, нам кажется, вряд ли стоит рекомендовать книгу читателю, пытающемуся определиться в отношении Муна, его движения и его учения. К сожалению, труд Кузнецовой вряд ли поможет ему в этом. Более того, мы можем с большой долей вероятности предположить, что противоречивость позиции автора приведет (а по всей видимости, уже и приводит) к тому, что сами муниты и симпатизирующие им круги будут использовать эту книгу и ссылаться на нее для укрепления своих позиций и достижения поставленных ими целей14. А этого, мы думаем, не желала бы и сама автор.

1. Подготовленная к печати кандидатская диссертация автора.

2. Подробный анализ мунитского учения о Боге см. выше, в материале «Во что верят муниты».

3. Обращает внимание то, что Кузнецова последовательно пишет с заглавной буквы мунитского бога и связанные с ним личные местоимения. Так же пишет она и такие мунитские понятия, как «Эра Завершенного Завета», «Истинный Отец», «Истинная Семья», «Истинные Родители» и пр., никак не отделяя себя от этих кощунственных написаний кавычками.

4. Кстати сказать, иногда и сами муниты «проговариваются», и из их оговорок становится ясно, что их бог не является личностью. В частности, даже Кузнецова цитирует главу из мунитского учебника «Мой мир и я», которая называется «Что есть Бог?». Коль скоро мунитский бог есть «что», то он – никто и, соответственно, личностью быть не может.

5. Если учительница литературы расскажет детям, что в повести Толстоевского «Евгений Печорин» Ленский убивает даму с собачкой, продает ее шагреневую кожу в лавку древностей бравого солдата Швейка и вместе с Моби Диком уезжает на Гималаи в гости в командиру семи самураев – юному Вертеру, можно ли назвать это «нетрадиционным прочтением русской классики»?

6. Например, сама Т. Кузнецова ссылается на высказывавшихся по этому вопросу таких исследователей, как Чонг Сун Ким, Томас Гандоу, Дж. Бьорн Стад, Л. Н. Митрохин, Г. Д. Хриссидес и др. К этому списку легко можно добавить еще целый ряд имен.

7. См., например, статью «Мун и его дети» в этом номере журнала.

8. На каких источниках основано это отсутствие сомнений у автора? Пояснений, как и в предыдущих подобных же утверждениях, не дается.

9. На собраниях муниты, как правило, предпочитают хором исполнять народные песни разных стран. Несколько же имеющихся собственно мунитских песнопений, исполняемых в поп-стиле, являются не более чем беззастенчивым агитпропом, не имеющим даже малейших признаков поэзии. Например: «В Небесный мир святой семьи мы отважно идем. За него кровь, пот и слезы проливал наш Отец. Всем дари благую весть – свет истинный и жизнь. Небо и земля нас ждут – их освободим, их освободим», или: «Падет, сраженный, сатана, и злу навек конец. Ведет нас к воле Бога наш Истинный Отец. Мы Тебе весь мир приносим, посвятив всех себя. Встанем вместе, марш к победе, гармонии семья», и все в этом же духе (Святые песни Ассоциации Святого Духа за Объединение Мирового Христианства. — Б.м., 1997).

10. А. Дворкин. Десять вопросов навязчивому незнакомцу, или Пособие для тех, кто не хочет быть завербованным. М., 1995. С. 6.

11. Подборка мунитских цитат о том, что без знания корейского языка невозможно спасение, также приводится автором на с. 159–160.

12. Причем этого нельзя объяснить простой неинформированностью автора: в ее библиографии числится книга Т. Патрика и Т. Дулака «Let our Children Go!», где излагается иной взгляд на возникновение и историю депрограммирования. Что же касается тенденциозно поданных сведений о попытках противостояния сектам в России – то следует отметить, что автор не может не знать реальных фактов: Т. Кузнецова лично принимала участие во многих упоминающихся ею событиях и лично знакома с упоминаемыми ею людьми.

13. Наш опыт свидетельствует об обратном – чем дольше молодые люди находятся в секте, тем хуже становятся их отношения с родителями – вплоть до полного разрыва. Восстанавливаются отношения лишь в тех случаях, когда адепты наконец покидают секту Муна. Хорошие отношения детей-мунитов с родителями возможны лишь в двух случаях: если родителям глубоко безразличны собственные дети (увы, такое, как мы знаем, тоже бывает), либо если родители сами делаются мунитами.

14. Это наше предположение подтверждается впечатлением о книге нескольких бывших мунитов, каждый из которых отмечал, что во время ознакомления с трудом Кузнецовой у них постоянно возникало чувство, что они читают пресс-релиз «Церкви объединения».

Источник: http://iriney.ru