ВЗ-Беседы на слова пророка Исаии

БЕСЕДА 1. Похвала тем, которые пришли в церковь; о благочинии при славословиях, и на слова пророка Исаии: видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном (Ис.6:1).

1. Вижу, что вы с великим усердием стараетесь прила­гать к делу сказанное вам прежде. Потому и я без лености бросаю семена учения, питаясь от того доброй надеждой. Земле­делец, хотя бы с трудом бросал семена, – когда видит землю плодоносною и жатву обильною, забывает о прежних трудах и ободряется к дальнейшему обработыванию и сохра­нению (плодов) ожидаемою пользою. Но сколько плодоноснее и полезнее того это земледелие! То, производя изобилие чувствен­ных плодов, доставляет пищу телам; а это, сея словесное учение и умножая дары Духа, собирает богатство душевное, пищу не истребляемую, не истлевающую, не уничтожающуюся, не портящуюся от времени, но сохраняемую неизреченным Промыслом и заключающую в себе духовное наслаждение. Это – плод моих трудов; это – богатство, соблюдаемое для вашей любви. Видя его умножающимся в вас, я постоянно радуюсь, как не напрасно бросающий семена, как не без пользы понесший труды, как сеющий на землю плодоносную, тучную, способную к принесению плодов. Из чего же я заклю­чаю о такой пользе? Откуда вижу, что слова мои прилагаются к делу? Из самого настоящего собрания, из того, что вы с усердием посещаете мать всех – церковь, из этого всенощного и непрерывного стояния, из того, что вы, подражая ликам ангельским, приносите непрестанное славословие Создателю. О, дарования Христовы! На небе славословят ангельские воинства; на земле люди, в церквах составляя лики, подражают такому их славословию; на небе серафимы взывают Трисвятую песнь; на земле множество людей возносит ту же песнь; составляется общее торжество небесных и земных существ, одна благодар­ность, один восторг, одно радостное ликостояние. Оно устроено неизреченным снисхождением Господа; оно составлено Духом Святым; гармония звуков его согласована благоволением Отца; свыше оно имеет ритмичность членов и, движимое Троицею, как бы некоторым плектром (плектром называлось орудие из золота, серебра или сло­новой кости, которым, во время игры на струнном музыкальном инстру­менте, игравший ударял по струнам), производит усладительную и блаженную мелодию, ангельскую песнь, непрестанную гармонию. Вот – следствие здешнего усердия; вот – плод нашего собра­ния! Вот почему я радуюсь, видя такое благолепие; радуюсь, видя радость в душах ваших, радость духовную, веселие по Боге. Ничто так не делает нашей жизни радостною, как ве­селие в церкви. В церкви сохраняется радость радующихся, в церкви утешение для унывающих, в церкви веселие для скорбящих, в церкви успокоение для изнуренных, в церкви отдохновение для утружденных. Придите ко Мне, сказал Господь, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас (Мф.11:28). Что может быть вожделеннее этого воззвания? Что приятнее этого приглашения? На пир зовет тебя зовущий тебя в церкви Господь, приглашает к отдохновению вместо тру­дов, возвращает к успокоению после скорбей, облегчая бремя грехов, врачуя уныние наслаждением и печаль радостью. О, неизреченное попечение, небесное призвание! Поспешим же, возлюбленные, как показать ревностное усердие, так и с над­лежащим благочинием и с должным расположением испол­нять его. Об этом я хочу теперь сказать вам слово, по види­мому тяжкое, но поистине не тяжкое и полезное. Так поступают и чадолюбивые отцы: они предлагают детям не только то, что доставляет радость на краткое время, но и то, что причиняет скорбь, и внушают им не только то, что тотчас оказывает пользу, но и то, что кажется тяжким, но бывает спасительным по исполнении, и этому последнему научают с особенным усердием и настойчиво требуют от них соблюдения. Мы пред­лагаем такое слово для того, чтобы нам не трудиться здесь напрасно, чтобы, приняв на себя необходимость бдения, нам не подвизаться без рассудка, чтобы звуки, рассевающиеся в воздухе, не гласили более ко вреду, нежели к пользе. И купец, производя отдаленную торговлю и подвергаясь сильному течению ветров и возмущению волн, не стал бы напрасно и без пользы переносить такие трудности; но для того он и рас­секает моря, и решается на опасности, и переходит с места на место, и целые ночи проводит без сна, чтобы получить себе прибыль от своей торговли. А если бы этого не было, но вместо прибыли у него истрачивался бы и капитал, то он не стал бы ни сходить с своего места, ни подвергать себя таким разнообразным опасностям.

2. Зная это, будем приходить сюда с надлежащим бла­гоговением, чтобы вместо отпущения грехов не умножить их и с тем не возвратиться домой. Чего же мы желаем и тре­буем? Того, чтобы, вознося божественные песнопения, вы были проникнуты великим страхом и украшены благоговением, и таким образом возносили их. Из присутствующих здесь есть люди, которых, я думаю, не знает и ваша любовь, которые, не почитая Бога и считая изречения Духа обыкновенными, изда­ют нестройные звуки и ведут себя нисколько не лучше бе­снующихся, колеблясь и двигаясь всем телом и показывая нравы, чуждые духовному бдению. Жалкий и несчастный! Тебе должно с изумлением и трепетом возносить ангельское славо­словие, со страхом совершать исповедание пред Создателем и чрез это испрашивать прощение грехов; а ты переносишь сюда обычаи шутов и плясунов, безобразно протягивая руки, припрыгивая ногами и кривляясь всем телом. Как ты не боишься и не трепещешь, дерзко слушая такие изречения? Разве ты не знаешь, что здесь невидимо присутствует сам Господь, измеряя движение каждого и испытывая совесть? Разве ты не знаешь, что ангелы предстоят этой страшной трапезе и окру­жают ее со страхом? Но ты не разумеешь этого, потому что слышанное и виденное тобою на зрелищах помрачило твой ум, и совершаемое там ты вносишь в церковные обряды, обнару­живая бессмысленными криками беспорядочность своей души. Как же ты испросишь прощение своих грехов? Как прекло­нишь на милость Господа, принося моление столь небрежно? Ты говоришь: помилуй мя, Боже, а сам обнаруживаешь нрав, про­тивный помилованию. Взываешь: спаси мя, а сам принимаешь вид, чуждый спасения. Помогут ли сколько-нибудь молитве руки, непрестанно поднимаемые кверху и движимые беспорядочно, и сильный крик, производимый напряженным дуновением воздуха, но не имеющий смысла? Не свойственны ли такие дей­ствия беспутным женщинам, встречающимся на перекрестках, или кричащим на зрелищах? Как же ты осмеливаешься к ангельскому славословию примешивать бесовские шутки? Как ты не стыдишься того изречения, которое здесь произносишь: работайте Господу со страхом и радуйтесь Ему с трепетом (Пс.2:11)? Это ли значит: работать со страхом, чтобы дей­ствовать необузданно и с напряжением и самому не знать, о чем говоришь беспорядочными звуками голоса? Это – знак презрения, а не страха, дерзости, а не смирения; это свойственно более произносящим шутки, нежели славословящим. Что же значит: работать Господу со страхом? Значит: исполняя всякую заповедь, совершать это со страхом и трепетом, воз­носить молитвы с сокрушенным сердцем и смирённым умом. И не только работать со страхом, но и радоваться с трепетом повелевает Дух Святый чрез пророка. Так как исполнение заповеди обыкновенно доставляет радость упражняющемуся в добродетели, то и ей, говорит он, надобно предаваться со страхом и трепетом, чтобы нам, забывшись от бесстрашия, не погубить трудов и не оскорбить Бога. Но как возможно, скажешь, радоваться с трепетом? Эти два чувства не могут быть вместе в одно и тоже время, будучи весьма различны между собою. Радость есть удовлетворение желаний, наслаждение приятным, забвение неприятного; а страх есть преувеличение ожидаемых бедствий и происходит в отчаивающейся совести. Как же можно радоваться со страхом, и не просто со страхом, но и с трепетом, который есть усиленный страх и знак ве­ликого беспокойства?

Как, скажешь, это может быть? Этому научают тебя се­рафимы, которые самым делом исполняют такое служение. Они наслаждаются неизреченною славою Создателя и созерцают непостижимую красоту, – не говорю, какова она по самому су­ществу своему (потому что она непостижима, незрима, невообра­зима, и нелепо было бы так думать о ней), но сколько они могут, сколько они в состоянии просвещаться этими лучами. Они постоянно служат вокруг царского престола, пребывают в постоянной радости, в вечном веселии, в непрестанном удовольствии, восхищаясь, ликуя, неумолчно славословя. Стоять пред лицом этой славы и просвещаться происходящим от нее светом, это – их радость, восторг, веселие, слава. Может быть, и вы несколько почувствовали удовольствие и в вас про­будилось желание этой славы.

3. Если вы захотите послушаться увещаний и совершать настоящее славословие с благоговением, то и вы не лишитесь этой радости, потому что один и тот же Господь, прославляе­мый на небесах и на земле. Вся земля полна славы Его! (Ис.6:3). Как же серафимы, наслажда­ясь такою радостью, соединяют ее со страхом? Послушай, что говорить пророк: видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном. Почему он, сказав: высоком, прибавил: и превознесенном? Разве не достаточно было словом: высоком – объяснить все и показать превосходство достоинства? Для чего же он при­бавил: и превознесенном? Для того, чтобы показать непостижи­мость седалища. Так как у нас слово: высокий внушает мысль о сравнении чего-нибудь с предметами дольними и низ­кими, – напр. горы называются высокими по отношению к равни­нам и долинам земли, и небо называется высоким, потому что превышает все земное, – а слово: превознесенный и возвышен­ный относится только к одному непостижимому Существу, ко­торого невозможно ни постигнуть, ни изъяснить, то он и сказал: видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном. И что еще видел ты, пророк? Что созерцал ты вокруг Его? Вокруг Него, говорит, стояли Серафимы (ст. 2). Что делали они, и что говорили? Какое имели они дерзновение? Они не имели, говорит, никакого дерзновения, но были исполнены страха и изумления и самым видом своим показывали неизреченный трепет. Двумя (крыльями) закрывал каждый лице свое, как для ограж­дения себя от света, исходящего от престола, потому что не могли снести невыносимой славы его, так и для выражения своего благоговения, которое они имели к Господу.

Такою радуются они радостью, таким восхищаются весе­лием, и однако закрывают не только лица, но и ноги свои. Почему же они делают это? Лица они справедливо закрывают по причине страшного зрелища, потому что они не могут взи­рать на неприступную славу; но почему закрывают ноги? Я же­лал бы предоставить вам, чтобы вы сами потрудились решить это и пробудились для исследования предметов духовных; но чтобы, оставив ваш ум занятым таким исследованием, не произвести в вас невнимательности к увещанию, я считаю необходимым самому объяснить это. Почему же они закрывают ноги? Они стараются выразить свое беспредельное благоговение к Создателю, желая показать великое смущение и видом своим, и голосом, и взором, и самым положением. Но так как они и таким образом не достигают желаемого и долж­ного, то, закрываясь со всех сторон, остальное прикрывают. Поняли ли вы сказанное, или нужно опять повторить это? Впро­чем, для большей ясности, постараюсь раскрыть это примерами, случающимися у нас. Кто предстоит земному царю, тот всеми мерами старается выразить пред ним свое великое уважение, чтобы этим снискать себе от него большее благоволение. Для того он и видом головы, и голосом, и сложением рук, и постановкою ног, и положением всего тела старается показать такое уважение. То же происходит и с теми бесплотными си­лами. Питая великое благоговение к Создателю и стараясь во всем выразить его, но не достигая желаемого, не соответствующее их желанию они закрывают покрывалом. Потому и говорится, что они закрывают лица и ноги свои. Может быть представлено и другое более таинственное воззрение ка­сательно этого: так говорится не потому, чтобы они действи­тельно имели ноги и лица (они бестелесны, подобно Божеству), но дабы этим показать, что они со всем смирением, со стра­хом и благоговением служат Господу. Так должно пред­стоять и нам, принося Ему славословие со страхом и трепе­том и как бы созерцая Его самого очами ума. Подлинно, здесь присутствует сам Он, неописуемый никаким местом, и от­мечает голоса всех. Потом, воссылая Ему хвалу с серд­цем сокрушенным и смиренным, сделаем ее благоприятною и вознесем на небо, как благовонный фимиам. Сердце сокру­шенно и смиренно, говорит Писание, Бог не уничижит (Пс.50:19). Но, скажешь, пророк заповедует совершать славословие с вос­клицанием: воскликните, говорит, Господу, вся земля (Пс.65:1). И мы запрещаем не такое восклицание, а бессмысленный вопль, не голос хвалы, а голос бесчинства, усиленные крики друг пред другом, напрасное и тщетное поднятие рук на воздух, топание ногами, безобразные и непристойные обычаи, которые свойственны занимающимся шутками на зрелищах и ристали­щах. Оттуда приносятся к нам эти вредные привычки, от­туда эти неблагоговейные и простонародные крики, оттуда не­пристойные движения рук, ссоры, состязания, беспорядочные нравы.

4. Действительно, ничто так не производит невниматель­ности к изречениям Божиим, как восхищение тамошними представлениями. Потому я часто внушал, чтобы никто из приходящих сюда, слушающих божественное учение и при­чащающихся страшной и таинственной жертвы, не ходил на те зрелища и не смешивал божественных таинств с бе­совскими. Но некоторые так обезумели, что, имея даже бла­гоговейный вид и дожив до глубокой седины, все-таки бегут туда, не обращая внимания на наши слова и не стыдясь собственного возраста. И когда мы поставляем им это на вид и убеждаем постыдиться седины и благоговейности, то какой пустой и смешной ответ дают они? Там, говорят они, нахо­дится пример будущей победы и венцов, и мы оттуда полу­чаем весьма великую пользу. Что говоришь ты, человек? Это – старая и обманчивая речь. От чего ты получаешь там пользу? От бесчисленных ли ссор и напрасных и бесполез­ных проклятий, обращающихся во вред говорящим, или от обид, злословий и насмешек, которыми осыпают друг друга зрители этих представлений? Но, конечно, не от них. Или извлекаешь пользу из бесчинных криков, бессмысленного вопля, поднимающейся пыли и людей толкающихся, теснящихся и лицемерящих пред женщинами? Но здесь все пророки и учители представляют самого Владыку ангелов седящим на престоле высоком и превознесенном, разделяющим награды и венцы достойным и назначающим геенну и огонь недостой­ным; и сам Господь подтверждает это. Как же ты прези­раешь то, в чем страх для совести, обличение дел, истя­зание суда и неизбежность наказания, и между тем для безрассудного оправдания своих зрелищ указываешь на пользу от того, от чего ты терпишь неисправимый вред? Нет, прошу и умоляю, не будем представлять оправданий во гре­хах; это – предлог и обольщение, причиняющее вред нам самим. Впрочем, довольно об этом; время уже обратиться к прежнему увещанию и, изложив его кратко, положить при­личный конец слову. Подлинно, здесь не только бесчинство, но господствует еще некоторая другая тяжкая болезнь. Какая же именно? Предполагающее беседовать с Богом и вознося­щие Ему славословие, потом, оставив Его, каждый выбирает соседа, и начинает разговаривать о делах, происходящих дома, на торжищах, в народе, на зрелищах, в войске, как устроено то и как опущено это, что излишне в распо­ряжениях и чего не достает в них, и вообще разговаривает здесь о всех делах общественных и частных. Заслужи­вает ли это прощения? Беседующий и с земным царем го­ворит только о том, о чем тот хотел бы слышать и о чем он сам предлагает вопросы, если же осмелится упомянуть о чем-нибудь другом против его желания, то подвергается тяжкому наказанию; а ты, беседуя с Царем царствующих, Которому с трепетом служат ангелы, оставив беседу с Ним, разговариваешь о грязи, о пыли, о паутине? Таковы ведь настоящие дела. Как ты перенесешь наказание за такое прене­брежение? Кто избавит тебя от этого наказания?

Но, скажешь, дела и управление находятся в худом положении; об них мы и говорим много и беспокоимся много. Какая же причина? Неблагоразумие, скажешь, правителей? Не небла­горазумие правителей, а наша греховность, последствие преступления. Она низвратила дела, она привлекла все бедствия, она вооружила врагов, она доставила нам поражение. Не от чего-нибудь другого постиг нас ряд бедствий, как только от этой причины. Хотя бы правителем нашим был какой-либо Авраам, хотя бы Моисей, хотя бы Давид, хотя бы мудрейший Соломон, хотя бы праведнейший из всех людей, но если мы живем худо, это безразлично в отношении к причине зол. Как и каким образом? Если бы он был из числа людей беззаконнейших и поступающих безрассудно и бесчинно, то ведь наше собственное безрассудство и бесчинство произвели такого правителя, наши грехи навлекли на вас такой удар. По­лучать правителей по сердцу своему значит нечто иное, как то, что мы, согрешив наперед, получаем такого и предстоя­теля, будет ли он из лиц церковных, или из мирского звания. А с другой стороны, хотя бы он был весьма праве­ден, и так праведен, что равнялся бы с добродетелью Мои­сея, праведность его одного не может покрыть безмерных грехов подчиненных. Это можно ясно видеть в примере самого Моисея, который много страдал за израильтян и усердно молил за них Бога, чтобы наследовали обетованную землю; но так как они собственными грехами сделали себя недостойными этого обетования, то молитва его не могла изме­нить праведного определения Божия, по которому весь народ погиб в пустыне. Между тем кто праведнее Моисея? Или кто имеет более дерзновения пред Богом? Хотя и говорится в Писании, что много может молитва праведного (Иак.5:16), но поспешествуема, т.е. воспомоществуемая раскаянием и исправле­нием тех, за кого она возносится. А у кого образ жизни нераскаянный и неисправимый, тем как может она принести помощь, когда они сами препятствуют этому своими делами? 5. Но что мы говорим о том, что так бывает при гре­хах целого народа, когда грех немногих подчиненных и часто даже одного превышает заслуги справедливых прави­телей? Это можно видеть также на народе израильском, кото­рый, под предводительством Моисея вступив в землю ино- племенников и начав с ними войну, подвергался всеобщему поражению и истреблению, когда некоторые из него прельсти­лись женами тех.

А пример того, как это случилось по поводу одного, видим на Ахаре, который, утаив красивую одежду из посвя­щенного Богу, навлек гнев Божий на народ. Впрочем, может быть, некоторые из присутствующих не знают этого события, потому нужно кратко сказать о нем, чтобы напомнить знающим и научить незнающих. Этот Ахар был одним из мужей, перешедших через Иордан вместе с Иисусом Навином, с тем Иисусом, который по определению Божию был избран в преемника Моисею и был подобием и прооб­разом истинного Спасителя нашего Иисуса Христа: как он провел народ израильский чрез Иордан из пустыни в землю обетованную, так и Спаситель наш провел чрез святое и спасительное крещение из пустыни неведения и идоло­служения в горний Иерусалим, к матери первородных, где уготованы обители истинного покоя, где безмятежная и мирная жизнь. Таким образом, проведши народ силою Повелевшего, он двинулся к Иерихону и, совершая эту дивную осаду, когда стены готовы были пасть, что говорил он к народу? Город будет под заклятием, и все, что в нем – Господу [сил]; только Раав блудница пусть останется в живых, она и всякий, кто у нее в доме; потому что она укрыла посланных, которых мы посылали; но вы берегитесь заклятого, чтоб и самим не подвергнуться заклятию, если возьмете что-нибудь из заклятого, и чтобы на стан [сынов] Израилевых не навести заклятия и не сделать ему беды (Иис. Нав.6:16,17). Все, находящееся в городе, говорит, посвя­щается Богу, – это именно значит: проклят, – и потому никто пусть не похищает себе из назначенного Господу Богу и не губит нас на земле. Опасна была такая заповедь; велика строгость повелевшего Бога и предписавшего Иисуса. Как мог быть не нарушен этот закон в таком множестве народа, когда многие обстоятельства располагали к тому? Непостоянство и корыстолюбие народа, или то, что не все слышали о предписан­ной заповеди, или драгоценность добычи, служащей как бы приманкою и прельщающей корыстолюбцев, легко могли побу­дить к нарушению закона. И однако такой закон был дан, и опасность нарушения его висела над головой. Что же потом? Стены пали, и все, что было в городе, досталось в руки осаждавших. Но, тогда как весь народ соблюдал эту заповедь, преступление одного навлекло гнев Божий на весь народ. Но сыны Израилевы, говорит Писание, сделали [великое] преступление [и взяли] из заклятого. Ахан, сын Хармия, сына Завдия, сына Зары, из колена Иудина, взял из заклятого, и гнев Господень возгорелся на сынов Израиля (Иис. Нав.7:1). Согрешивший был один: как же со­грешили сыны израильские и разгневался Господь на сынов израилевых? Видишь ли, как грех одного навлек наказание на весь народ, как он восстановил Бога против всего множества их? Итак, когда преступление было совершено и никто не знал о нем, кроме одного Бога, знающего сокровенное, то наказание должно было последовать, а совершивший преступление, хотя казалось, скрывался, но совестью сожигался, как огнем. Наконец наступило время мщения и обнаружения греха. Иисус из Иерихона, говорит Писание, послал людей в Гай, что близ Беф-Авена, с восточной стороны Вефиля, и сказал им: пойдите, осмотрите землю. Они пошли и осмотрели Гай. И возвратившись к Иисусу, сказали ему: не весь народ пусть идет, а пусть пойдет около двух тысяч или около трех тысяч человек, и поразят Гай; всего народа не утруждай туда, ибо их мало [там]. Итак пошло туда из народа около трех тысяч

человек, но они обратились в бегство от жителей Гайских; жители Гайские убили из них до тридцати шести человек, и преследовали их от ворот до Севарим и разбили их на спуске с горы; отчего сердце народа растаяло и стало, как вода (Иис. Нав.7:2,4,5).

6. Посмотри на последствие одного греха, посмотри на не­исцельную рану. Согрешил один, а смерть и ужас пора­жают весь народ. Что же это, благий Господи? Ты один пра­веден и праведны суды Твои; Ты воздаешь каждому по соб­ственным делам его; Ты сказал, человеколюбец, что каж­дый умрет за свой грех, и другой вместо одного не будет наказан. Что же значит это Твое праведное определение? Все дела Твои, Господи, добры и весьма добры и устрояются нам на пользу. Грех, отвечает Он, есть некоторая зараза; потому пусть он будет предан позору чрез наказание всех, чтобы они, узнав, какой вред произвело одно преступление, избегли вечного наказания за грехи большие. Итак Иисус, увидев не­понятное бегство, разорвал одежды свои, пал на землю и про­изнес те скорбные слова, которые излагает божественное Пи­сание. Что же говорит ему Господь? Господь сказал Иисусу: встань, для чего ты пал на лице твое? Израиль согрешил, и преступили они завет Мой, который Я завещал им; и взяли из заклятого, и украли, и утаили, и положили между своими вещами; за то сыны Израилевы не могли устоять пред врагами своими и обратили тыл врагам своим, ибо они подпали заклятию; не буду более с вами, если не истребите из среды вашей заклятого (Иис. Нав.7:10,12). Это объ­явлено народу; преступник указывается Богом и сознается. В ответ Иисусу, говорит Писание, Ахан сказал: точно, я согрешил пред Господом Богом Израилевым и сделал то и то: между добычею увидел я одну прекрасную Сеннаарскую одежду и двести сиклей серебра и слиток золота весом в пятьдесят сиклей; это мне полюбилось и я взял это; и вот, оно спрятано в земле среди шатра моего, и серебро под ним [спрятано] (ст. 20,21). Так он открыл все, когда увидел, что неложен указавший это и силен обличивший Свидетель; потом смотри – его позорную и страшную смерть. Иисус и все Израильтяне с ним, говорит Писание, взяли Ахана, сына Зарина, и серебро, и одежду, и слиток золота, и сыновей его и дочерей его, и волов его и ослов его, и овец его и шатер его, и все, что у него было, и вывели их [со всем] на долину Ахор. И сказал Иисус: за то, что ты навел на нас беду, Господь на тебя наводит беду в день сей. И побили его все Израильтяне камнями, и сожгли их огнем, и наметали на них камни (ст. 24,25). Таково наказание за преступление; таков неумолимый суд Божий. Зная это, будем считать наступление скорбей последствием наших грехов, и, ежедневно рассматривая свои проступки, будем обвинять в том не других, но самих себя. Не только невнимательность правителей, но го­раздо более наши проступки навлекают на нас бедствия. Итак каждый, приходящий сюда, пусть помышляет о собственных грехах, а не обвиняет других, и таким образом с надле­жащим благочинием пусть возносит настоящее славословие. А требуемое от нас благочиние состоит в том, чтобы, во-первых, приступать к Богу с сердцем сокрушенным, по­том выражать такое расположение сердца и внешним видом, стоянием, благопристойным положением рук, кротким и сдержанным голосом. Это легко и возможно для всякого же­лающего. Как же это может быть исполнено всеми? Поставим для себя законом и скажем: предписана общеполезная запо­ведь, и все мы должны участвовать в этой пользе. Потому прекратим беспорядочные вопли и исправим положение рук, слагая их при возношении к Богу, а не поднимая непристой­ными движениями. Этого не любит и отвращается Бог, как Он любит и приемлет человека кроткого. А вот на кого Я призрю, го­ворит Он, на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего пред словом Моим (Ис.66:2)? Скажем друг другу: Бог не хочет, чтобы мы беседовали с Ним и вместе разговаривали между собою, чтобы, оставив беседу с Ним, вели разговоры о предметах настоящих и грязью оскверняли жемчужины. Он счи­тает это обидою для Себя, а не славословием. Если же кто станет нарушать эту заповедь, то мы будем заграждать ему уста, преследовать его, как врага нашего спасения, и выгонять его вон из ограды святой церкви. Поступая таким образом, мы легко загладим прежние грехи свои, и сам Господь будет ликовать среди нас со святыми ангелами и раздавать каждому венцы за благочиние. Он человеколюбив и щедр и радуется нашему спасению; потому, услаждаясь нашими добрыми делами, Он обещал царство небесное и участие в жизни вечной и уготовал все блага, желая, чтобы мы наследовали их; чего да сподобимся все мы благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу по­добает слава, держава, честь и поклонение, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

1. Радуюсь, видя вас собравшимися слушать божественные изречения, и считаю это величайшим свидетельством вашего преспеяния по Боге. Как аппетит служит знаком здоровья телесного, так любовь к духовным изречениям служит зна­ком здоровья душевного. Поэтому радуюсь; но вместе и боюсь, что я не буду в состоянии доставить вам ничего достойного этого желания. Так и любящая мать скорбит, когда, имея груд­ного младенца, не может доставить ему источников молока в изобилии; но, хотя она имеет его и недостаточно, однако дает грудь, а младенец, взяв тянет и вытягивает ее, и, согревая устами охладевшие сосцы, старается извлечь себе пищи больше, нежели есть в них. Мать чувствует боль от терзания сосцев, но не отталкивает Младенца, потому что она – мать и готова лучше перенести все, нежели огорчить дитя свое. Если же ма­тери имеют такую любовь к своим детям, то тем более нам нужно иметь такое расположение относительно вашей любви. Скорби рождения духовного пламеннее скорбей рождения есте­ственного. Итак, хотя наша трапеза очень скудна, но мы не скроем и ее, но вынесем все, что есть у нас, на средину и предложим вам. Хотя ее мало и скудно, но мы предлагаем. Так и хоть, которому вверен был талант, не за то был осужден, что не представил пяти талантов, но за то, что и один, полученный им, зарыл в землю, – за это он и был наказан. И Бог и люди требуют не малого или многого, но того, чтобы приношение было никак не меньше настоящей силы. Вы слышали прежде, когда мы удостоились беседовать с вашей любовью, когда мы читали тот псалом, который, извергая греш­ника из священной ограды, призывал ангелов и горние силы славословить Бога всех. Хотите ли и сегодня слышать самую ангельскую песнь, став там где-нибудь близко? Я думаю, хо­тите. Если негодные люди, составляя хоры на площади и среди глубокой тьмы и безвременно по ночам воспевая блудные песни и соблазнительные стихотворения, поднимают и привлекают к себе весь наш город, то, когда небесные сонмы, горние лики воспевают Царя вселенной, неужели мы не соберемся слушать их божественного и блаженного песнопения? Иначе какое мо­жет быть нам прощение? Но как можно, скажешь, слушать их? Вошедши на самое небо, если не телом, то умом, если не видимым присутствием, то мыслью. Наше тело будучи зем­ляным и тяжелым, естественно остается внизу; но душа сво­бодна от такой необходимости и легко возлетает в высочай­шие и возвышеннейшие области; она, захочет ли достигнуть са­мых крайних пределов вселенной, или взойти на небо, не встречает никакого препятствия: столь легкие крылья мыслей дал ей Бог! И не только легкие крылья Он дал ей, но на­делил ее и очами, которые смотрят гораздо острее очей те­лесных. Зрение телесное, когда устремляется сквозь пустой воздух, проникает на большое расстояние; но когда встречает малое тело, тогда, подобно потоку, задержанному в своем те­чении, обращается назад. А зрение души, хотя бы встречало стены, крепости, громады гор и самые тела небесные, легко проникает все. Впрочем, при всей своей быстроте и остроте зрения, душа сама по себе не в состоянии постигать предме­тов небесных, но имеет нужду в руководителе. Сделаем же то, что делают желающие посмотреть на царские чертоги. Что же они делают? Они, отыскав того, кому вверены ключи от тамошних дверей, приступают к нему, беседуют с ним, упрашивают его, а часто дают и серебра, чтобы расположить его к себе. Приступим же и мы к кому-нибудь из тех, ко­торые приставлены к вратам небесным, будем беседовать с ним, будем просить его, покажем вместо серебра (добрую) волю и искреннее расположение. Если он примет это возна­граждение, то, взяв нас за руку, проведет везде, покажет не царские чертоги, но самого Царя седящего, окруженного воинствами и военачальниками, тьмами ангелов и тысячами архангелов; все он покажет нам подробно, сколько нам возможно видеть. Кто же это? Кому вверено такое служение, при помощи которого мы хотим теперь войти? Исаия, громогласней- ший из пророков. Итак, необходимо вступить в беседу с ним.

Следуйте же тихими шагами, в совершенном молчании. Никто не входи сюда с житейскими заботами, никто – с рас­сеянностью и смущением, но оставим все это за первыми две­рями, и таким образом все войдем сюда. Мы входим в царские чертоги небесные, вступаем в светлые области; внутри они исполнены великого молчания и неизреченных тайн.

2. Но слушайте внимательно: чтение Писаний есть откро­вение неба. В год, говорит пророк, смерти царя Озии видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном (Ис.6:1). Видишь ли услужливость благосклонного слуги? Он тотчас привел нас пред царский престол, не проводя наперед длинными обходами, но как только отворил двери, уже и показал прямо седящего Царя. Вокруг Него, говорит, стояли Серафимы; у каждого из них по шести крыл: двумя закрывал каждый лице свое, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал. И взывали они друг ко другу и говорили: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! вся земля полна славы Его! (ст. 2,3).

Поистине свят Тот, Кто удостоил наше естество столь многих и столь великих таинств, Кто сделал нас участни­ками в предметах столь непостижимых. Страх и трепет объемлет меня при этой песни. И удивительно ли, что чувствую это я – бренный и происшедший из земли, если и самые горние силы постоянно объемлет величайший ужас? Потому они и отвращают лица свои и употребляют крылья вместо ограды, не вынося исходящих оттуда лучей. Но, скажешь, являемое было снисхождением: как же они не выносили его? Мне ли ты говоришь это? Скажи тем, которые исследуют непостижимое и блаженное естество, которые дерзают на то, на что дерзать не должно. Серафимы не смели смотреть даже на снисхождение Божие: как же человек дерзнул сказать, или лучше, как человек дерзнул подумать, что он может точно и ясно по­знать то чистое естество, которое недоступно созерцанию даже херувимов? Трепещи небо, ужасайся земля; эта дерзость больше дерзости их (иудеев). Как нечестиво поступали тогда те, так нечестиво поступают теперь и эти. Они одинаково покланяются твари; но что выдумали теперь эти, того никто из тогдашних людей не смел ни сказать, ни слушать. Что говоришь ты? Явление было снисхождением? Да, но снисхождением Божиим. Если Даниил, имевший великое дерзновение пред Богом, не мог смотреть на ангела, нисшедшего к нему, но пал и ле­жал преклоненным, так как связи зрения его ослабели от этой славы, то удивительно ли, что ужасались серафимы, не вы­нося созерцания той славы? Не столько расстояния между Дании­лом и ангелом, сколько между Богом и этими силами. Впро­чем, чтобы и нам, останавливаясь слишком долго на этих чудесах, не навести ужаса на ваши души, обратимся к началу рассказа, и будем назидать душу менее высокими предметами. В год смерти царя Озии. Прежде всего, нужно узнать, для чего пророк означает нам время, так как не без причины и не напрасно он делает это. Уста пророков суть уста Божии; а эти уста не говорят ничего напрасно. Не будем же и мы слушать без внимания. Если те, которые выкапывают металлы, не пренебрегают и малыми частицами, но, когда на­падают на золотую жилу, тщательно осматривают ее ветви, то не гораздо ли более мы должны делать это с Писаниями? В металлических рудах бывает весьма трудно найти желаемое, потому что металлы – земля, и золото есть не что иное, как земля; общность природы искомых веществ обманывает зре­ние, и однако при всем том золотопромышленники не остав­ляют дела, но обнаруживают всякую тщательность, и, всматри­ваясь, узнают, что действительно земля, и что действительно золото. А с Писанием не бывает так. Здесь предлагается не смешанное с землею золото, но чистое золото. Слова Господни, говорит псалмопевец, слова чистые, серебро расплавленное, испытанное в земле (Пс.11:7). Писания – не металлы, требующие обработки; но они доставляют готовое сокровище тем, которые ищут бо­гатства, заключающегося в них. Достаточно только приник­нуть к ним, чтобы отойти, исполнившись всякой пользы; до­статочно только открыть их, чтобы тотчас увидеть блеск этих дорогих камней.

Не напрасно я сказал это и не без причины распростра­нился об этом, но потому, что есть коварные люди, которые, взяв в руки божественные книги и увидев счет времени или перечисление имен, тотчас оставляют их и укоряющим их говорят: здесь одни только имена, и нет ничего полез­ного. Что говоришь ты? Бог вещает, а ты смеешь говорить, что в сказанном нет ничего полезного? Если ты увидишь одну только простую надпись, то, скажи мне, не остановишься ли ты на ней со вниманием и не станешь ли исследовать заклю­чающегося в ней богатства? Но что я говорю о временах, име­нах и надписях? Посмотри, какую силу имеет прибавление одной только буквы, и перестань пренебрегать целыми именами. Патриарх наш Авраам (действительно он принадлежит нам, нежели иудеям) сперва назывался Аврамом, что в переводе значит: странник (здесь св. И. Зл. имеет в виду, очевидно, Быт.14:13, где еврейское ибри = еврей, приложенное к вмени Аврам, у 70 переведено не еврей, а ц.-сл. пришелец); а потом, будучи переименован в Авраама, стал отцом всех народов; прибавление одной буквы доставило праведнику такое преимущество. Как цари своим наместникам дают золотые таблицы в знак власти, так и Бог тогда придал праведнику эту букву в знак чести.

3. Впрочем, об именах я скажу в другое время; а те­перь нужно сказать о том, как полезно знать времена событий, и как вредно не знать их. И, во-первых, докажу это житей­скими делами. Договоры и записи о браках, о долгах и о дру­гих обязательствах не имеют никакой силы, если в них не будет написано вверху времени консульства. Оно дает им силу; оно предотвращает споры; оно избавляет от судилищ и делает врагов друзьями. Потому те, которые пишут их, в заглавии бумаг, выставляют консульство, как свечу на светильнике, чтобы оно было видно всем подчиненным. Если ты уничтожишь это, то отнимешь свет, и исполнишь все мрака и великого смятения. Потому всякое дело об отдаче и получе­нии, и с друзьями, и со врагами, и с рабами, и с попечите­лями, и с управителями, требует этого удостоверения, и всегда мы прописываем внизу и месяцы, и годы, и дни. Если же в делах житейских эта заметка имеет такую силу, то в де­лах духовных она гораздо важнее и полезнее. В пророче­ствах она показывает, что они – пророчества. Пророчество есть не что иное, как предсказание будущих событий. Поэтому кто не знает времени, к которому относится сказанное или случив­шееся, тот как может доказать спорящему достоинство про­рочества? Отсюда у нас борьба и победа над язычниками, когда мы доказываем, что наше учение древнее того, которое у них. Отсюда у нас доказательства истины и против иу­деев, – против жалких и несчастных иудеев, которые по не­знанию времени впали в величайшее заблуждение. Если бы они слушали слова патриарха: не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не приидет Примиритель, и Ему покорность народов (Быт.49:10), и если бы внимательно исследовали времена Его пришествия, то не отпали бы от Христа и не предались бы антихристу, как и сам Христос, внушая им это, сказал: Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете (Ин.5:43). Видишь ли, какое произошло паде­те от незнания времен? Не пренебрегай же такою пользою. Как на полях межи и столбы не позволяют смешивать пашни, так времена и годы не позволяют смешивать одни события с другими, но, отделяя их друг от друга и располагая в над­лежащем порядке, избавляют нас от великой запутанности. Итак, нужно сказать вам, кто был этот Озия, когда он цар­ствовал, над кем царствовал, сколько времени продолжалось его царствование, и как он кончил жизнь. Лучше было бы замолчать, потому что необходимо пуститься в беспредель­ное море исторических повествований. Но тем, которые наме­рены отправиться в это море, нужно отправляться в путь с пловцами, не с утомленными, а свежими силами. Для того везде на море и существуют пристани и острова, чтобы отдохнул и кормчий, и гребец, один отложив весло, другой, оставив руль. Для того везде на дорогах и придуманы гостиницы и постоя­лые дворы, чтобы и вьючные животные и путники отдохнули от трудов. Для того и слову учения положено время молчания, чтобы нам и себя не изнурить, и вас не утомить продолжительностью речи. Эти времена знал и Соломон, который говорит: время молчать, и время говорить (Еккл.3:7). Итак пусть будет для нас время молчания, чтобы для учителя было время глаголания (т.е. для епископа Флавиана, который говорил поучения иногда прежде, а иногда и после св. Златоуста в антиохийской церкви). Наши слова подобны вину, недавно почерпнутому из точила; а его слова подобны вину старому и долго стоявшему, которое до­ставляет нуждающимся великую пользу и крепость, – так что сегодня повторилось известное евангельское событие: после худ­шего вина приносится лучшее (Ин.2:10). И как то вино прои­зошло не из винограда, но произвела его сила Христова, – так и его речь изливает не человеческий ум, а благодать Духа. Если же потоки ее обильны и духовны, то будем принимать их тщательно и хранить бережливо, чтобы, постоянно орошаясь ими, мы могли приносить зрелые плоды дарующему их Богу, кото­рому подобает всякая слава и честь с Единородным Его Сы­ном и Всесвятым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

1. Благословен Бог: и в наш век произрасли муче­ники и мы удостоились видеть людей, закалаемых за Христа, – людей, проливающих святую кровь, которая орошает всю Цер­ковь, проливающих кровь, страшную для бесов, вожделенную для ангелов, спасительную для нас. Мы удостоились видеть людей, ратующих за благочестие, побеждающих, увенчивае­мых; и удостоились не только видеть, но и принять самые тела этих подвижников; и мы теперь имеем у себя этих венценосцев. Впрочем речь о мучениках теперь мы предо­ставляем ревнителю мучеников, нашему общему учителю; а сами будем говорить вам теперь об Озии, чтобы уплатить наш старый долг и удовлетворить давнему томительному же­ланию – слышать об этом. Я хорошо знаю, что каждый из вас томится желанием слышать о тех событиях; и мы продлили это томление, не из желания увеличить вашу скорбь, но стараясь усилить желание, чтобы наше угощение показалось вам прият­нее. Когда богатые предлагают угощение и принимают сытых гостей, то они могут возбудить в них аппетит драгоценно­стью приготовленного; а трапеза бедных ни от чего так не оказывается блистательною, как если приступающие к ней бу­дут голодными. Кто же был Озия, чей он потомок, чей царь, сколько времени царствовал, что сделал хорошего, в чем погрешил и как окончил жизнь? Обо всем этом мы ска­жем вам теперь, или лучше, сколько можно сказать, чтобы множеством сказанного не обременить вашей памяти, как бы­вает с огнем светильника. Если в него будешь подливать масла к светильне понемногу, то доставишь достаточную пищу огню, а если нальешь вдруг, то погасишь и бывший огонь. Итак, этот Озия был потомок Давида и царь иудейский; царствовал он пятьдесят два года, и сначала был добродетель­ным, а потом впал в грех. Возмечтав о себе выше собственного достоинства, он хотел присвоить власть священства.

Таково зло – гордость; она в каждом производит то, что он не знает самого себя, и после многих трудов уничто­жает все сокровище добродетели. Прочие грехи обыкновенно происходят от нашей беспечности; а она зарождается в нас, когда мы поступаем правильно. Обыкновенно ничто так не производит гордости, как добрая совесть, если мы не будем внимательны. Потому и Христос, зная, что эта страсть прихо­дит к нам после добрых дел, говорил ученикам: когда исполните всё повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать (Лк.17:10). Когда будет приступать к вам этот зверь, тогда этими сло­вами, говорит, заприте от него двери. Не сказал: когда ис­полните все, тогда вы ничего не стоите; но сами вы говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать; говори, не бойся, не по твоему суду произ­ношу Я приговор. Если ты сам назовешь себя непотребным, то Я увенчаю тебя, как благопотребного. Так и в другом месте Бог говорит: говори ты, чтоб оправдаться (Ис.43:26). В судилищах внешних после обвине­ния и признания в преступлениях назначается смерть; а в су­дилище божественном после признания – венец. Потому и Со­ломон говорил: не оправдывай себя пред Господом (Сир.7:5). Ни­чего такого не слушал Озия, но вошел в храм, хотел ка­дить, и священника, который останавливал его, не послушал. Что же Бог? Он поразил Озию проказою на челе, дабы нака­зать бесстыдное лицо его и научить его, что это было судилище божественное и что не против людей восставал он. Вот что известно об Озии. Теперь проследим это сказание сначала. Я для того предварительно и рассказал вам кратко все случив­шееся, чтобы вы, слушая сказание Писания об этом, в точно­сти следили за ним. Будьте же внимательны. И делал он, гово­рит Писание, Озия угодное в очах Господних (2Парал.26:4). Этим оно засвидетельствовало о великой его добродетели. Он не только делал угодное, но и в очах Господних, а не на показ людям, как те, которые у иудеев трубили о своей милостыне, искажали во время постов свои лица, совершали молитвы на перекрестках. Что может быть несчастнее таких людей, когда они труды переносят, а всякого воздаяния лишают себя?

2. Что делаешь ты, человек? Одному ты будешь отдавать отчет в делах своих, а другого призываешь в свидетели дел? Одного имеешь судьею, а другого сажаешь зрителем? Не видишь ли, как возницы, – когда весь город сидит вверху на конских ристалищах, – проезжая все пространство поприща, стараются ниспровергнуть колесницы соперников там, где ви­дят сидящего царя, и один глаз его считают важнее столь многих глаз? А ты видишь самого Царя ангелов наблюдаю­щим за твоим течением и, оставив Его, стараешься привлечь взоры подобных тебе рабов? Не потому ли и отходишь ты после тысячи состязаний без венца, после многих подвигов приходишь к Распорядителю подвигов без наград? Но Озия был не таков, делал он угодное в очах Господних.

Как же он после такой праведной жизни поколебался и пал? Этому и я удивляюсь и недоумеваю, или лучше, при этом нет места недоумению, потому что он был человек, суще­ство удобопреклонное к греху и скорое на пороки. И не только это бедственно, но и то, что мы должны проходить путем тес­ным и узким, под угрожающими с обеих сторон утесами. Если же и удобопреклонность воли и трудность пути содейству­ют одному и тому же, то не удивляйся падениям. Как на зре­лищах те, которые стараются восходить и нисходить по натя­нутому снизу вверх канату, если немного засмотрятся, то, потеряв равновесие, падают на подмостки и погибают, так и идущие этим путем, если немного будут нерадивы, низвер­гаются в пропасть. Подлинно, этот путь гораздо более того каната и узок, и крут, и опасен, и гораздо более высок; он оканчивается вверху у самого неба, и тогда шествие стано­вится для нас особенно опасным, когда мы бываем вверху, при самой вершине; стоящие на высоте чувствуют великий страх, и для них остается только одно средство спасения – не обращать взоров вниз, не смотреть на землю; иначе делается сильное головокружение. Потому пророк непрестанно и взы­вает к нам: не погуби (Пс.55:1), возбуждая нашу душу, предающуюся нерадению, предохраняя и удерживая ее, готовую упасть. Вначале нам нужно небольшое вразумление. Почему? Потому, что каждый человек, даже ленивейший из всех, приступая к делу, показывает сначала великое стара­ние и, с живым усердием и свежими силами, легко прини­мается за предположенное; но когда мы пройдем большую часть пути, когда усердие наше охладеет, силы наши ослабеют и мы готовы будем пасть, – тогда благовременно является к нам пророк, предлагает нам свое изречение, как бы трость, и говорит: не погуби.

И диавол тогда нападает на нас сильнее. Как плаваю­щие по морю разбойники не тогда нападают на корабли, когда видят их выходящими из пристани (какая им польза потопить пустое судно?), но когда корабли возвращаются с полным грузом, тогда они и употребляют все свои хитрости, так и злой бес, когда видит людей, собравших многое, пост, мо­литвы, милостыню, целомудрие, и все прочие добродетели, когда видит наш корабль наполненным драгоценными камнями благочестия, тогда и нападает, со всех сторон подкапываясь под сокровище, чтобы потопить судно в самом устье при­стани и отпустить нас в ту пристань ни с чем. Потому пророк увещевает всех и говорит: не погуби. После такого падения уже трудно снова встать: с приходом нечестивого приходит и презрение (Притч.18:3). Падшего в начале мы все прощаем по его неопытности, но тот, кто упал после многих переходов, не легко удо­стоится прощения или оправдания; такое падение его приписы­вается нерадению. И не только это бедственно, но и то, что мно­гие соблазняются такими падениями, и поэтому также грех ста­новится непростительным. Зная это, будем слушать пророка и не станем растлевать (жизнь свою) в конец. Потому и Иезе­кииль говорит: кто праведен, потом падет со­грешив, не помянутся тому правды его, но во грехе своем умрет (ср. Иезек.3:20; 18:24)[2]. И он боялся за конец. И не только этим, но и противным тому он доказывает ве­ликую силу. Если будет, говорит он, кто грешен, но потом обратится будет праведен, жив будет, не умрет (Иезек.18:21,22)[3]. Видишь, как и здесь показывает он великую заботливость о конце. Чтобы и праведник, надеясь на свою праведность и предавшись бес­печности, не погиб, пророк устрашает его концом; чтобы и грешник, отчаявшись после падений, не остался навсегда в своем падшем состоянии, он восстановляет его указанием на конец. Ты, говорит, много согрешил, но не теряй надежды; есть выход, если ты покажешь конец, противоположный на­чалу. Ты, говорит он праведнику, сделал много доброго, но не полагайся на это; случается и падать, если до конца не со­хранишь одинакового усердия. Видишь ли, как он истребляет и нерадение в одном, и отчаяние в другом?

3. Ничего такого не слушал Озия, и потому, слишком по­ложившись на себя, пал падением тяжким и неисправимым.

Не всякое падение производит в нас одинаковую рану, но одни из грехов заслуживают только порицания, а другие на­влекают тягчайшее наказание. Так Павел, укоряя тех, кото­рые на общих вечерях не ожидали братий, говорит: не хвалю вас (1Кор.11:17). Видишь: этот грех подле­жит только порицанию, и укоризна служит для него наказа­нием. Но не так поступает он, когда говорит о блуде, а как? Если кто, говорит, разорит храм Божий, того покарает Бог (1Кор.3:17). Здесь уже не укоризна или порицание, а тягчайшее наказание. Также и Соломон знал различие между грехами; он, сравнивая воровство с прелюбодеянием, гово­рит так: не спускают вору, если он крадет, чтобы насытить душу свою, когда он голоден. Кто же прелюбодействует с женщиною, у того нет ума; тот губит душу свою, кто делает это (Притч.6:30,32). И то и другое, говорит, есть грех; но один грех меньше, другой больше; тот находит предлог в бедности, а этот не имеет ника­кого оправдания. И этот, скажешь, вынуждается естественною потребностью? Но не допускает этого данная человеку жена; она лишает его оправдания. Для того и учрежден брак и за­конное пользование, чтобы муж не мог говорить ничего подоб­ного. Для того и дана ему помощница жена, чтобы обуздывать беснующуюся природу, чтобы укрощать волны похоти. Потому, как кормчий, допустивший кораблекрушение в пристани, не мо­жет иметь никакого оправдания, – так и человек, достигший безопасности чрез брак, и оскорбляющий чужие браки, или похотливо взирающий на какую-нибудь жену, не может иметь никакого оправдания ни пред людьми, ни пред Богом, хотя бы он тысячу раз ссылался на естественное удовольствие. Впрочем, какое может быть удовольствие там, где – страх, беспо­койство, опасность и ожидание столь многих бедствий, где пред­стоят судилища, следствия, гнев судьи, меч, палач, про­пасть и казнь? Такой человек трепещет и боится всего: теней, стен и самых камней, как будто они издают звук; он по­дозревает и опасается всех – слуг, соседей, друзей, врагов, знающих все и не знающих ничего. Но, если угодно, пусть не будет ничего такого, пусть никто не знает о дерзких де­лах его, кроме его одного и оскорбляемой им женщины; как он перенесет обличения совести, имея всегда при себе этого сильного обличителя? Ведь как от самого себя никто убежать не может, так и от приговора этого суда. Этот суд не подкупается деньгами, не увлекается лестью, потому что он есть суд божественный, внедренный Богом в наши души. Под­линно, кто же прелюбодействует с женщиною, у того нет ума; тот губит душу свою, кто делает это (Притч:6:32). Конечно, и вор не освобождается от наказания и получает воздаяние, но меньшее. Сравнения показывают не противоположность сравниваемых предметов, но, оставляя каж­дый из них на своем месте, представляют, который из них меньше и который больше. Может быть, вы не поняли сказанного; потому необходимо сказать яснее. Хорошев дело – брак, но лучше его – девство; однако потому, что девство лучше, брак не есть худое дело; он ниже девства, но сам по себе – хорошев дело. Так и здесь: худое дело – воровство, но меньше прелюбодеяния, хотя и само по себе худо. Видишь ли различие между грехами? Посмотрим же, какой грех допустил Озия. Возгордилось, говорит Писание, сердце его (2Парал.26:16). Тяж­кая рана; это – гордость, гордость, которая есть источник всех зол. А чтобы тебе скорее понять, как зла эта болезнь, вы­слушай следующее: прочие грехи ограничиваются нашим есте­ством, а гордость увлекла и низвергла с неба силу бестелес­ную; диавола, который прежде не был диаволом, она сделала диаволом. Мы привели бы во свидетели Исаию, который гово­рит о нем так: взойду на небо, буду подобен Всевышнему (Ис.14:13,14); но не любящие иносказательных выражений не при­мут нашего свидетельства; если же мы вместе с ним пред­ставим обличителем Павла, то уже никто не станет противо­речить. Что же говорит Павел в послании к Тимофею? То, что недавно принявшего проповедь не должно возводить в вы­сокое звание епископства: не должен быть из новообращенных, говорит, чтобы не возгордился и не подпал осуждению с диаволом (1Тим.3:6), – чтобы он, говорит, согрешив так же, как диавол, не подвергся одному и тому же с ним.

4. И не отсюда только это очевидно, но и из того, что посо­ветовал злой бес первому из всех людей. Как добрые имеют обычай – советовать ближним то, чрез что сами сделались добрыми, так и злые имеют обычай – внушать ближ­ним то, чрез что сами сделались злыми. Это – один из ви­дов злобы, и утешением в собственном наказании злые счи­тают погибель других. Что же диавол посоветовал Адаму? Допустить мысль, которая превышала собственную природу, – надеяться стать равным Богу. Если это, говорит диавол, низ­вергло меня с неба, то тем более тоже самое извергнет его из рая. Потому и Соломон говорит: Бог гордым противится (Притч.3:34; 1Петр.5:5). Не сказал: Бог гордых остав­ляет, предоставляет самим себе, лишает Своей помощи, но говорит: противится, – впрочем не в том смысле, будто Богу нужно ополчаться и бороться против гордого. Что может быть слабее гордого? Как лишившийся зрения беззащитен от вся­кой обиды, так и гордый, который не знает Господа (а начало гордыни, говорит Премудрый, удаление человека от Господа (Сирах.10:14)), лишившись этого света, легко преодолевается и людьми. Если бы даже он был силен, и тогда Богу не нужно было бы опол­чаться против него; Тому, для которого было достаточно одного хотения, чтобы произвесть все, гораздо легче уничтожить все. Для чего же сказано: противится? Для того, чтобы показать сильное отвращение Его к гордому. Итак, что гордость есть тяжкая рана, видно как отсюда, так и с других сторон. Если хотите, то с другой стороны мы раскроем и причину, от которой происходит эта рана. Писание, начиная обличать кого-либо, обыкновенно не только высказывает грех его, но доказывает нам и причину греха; оно делает это для того, чтобы предостеречь здоровых от впадения в те же грехи. И врачи, приходя к больным, еще прежде болезней иссле­дуют причины их, чтобы уничтожить зло в самом источнике, так как кто, оставляя корень, подрезывает одни ветви, тот не делает ничего иного, как только трудится напрасно. Где же Писание указывает и на грех и на причину греха? Так, оно обличает живших пред потопом за непристойные связи, и послушай, какую представляет причину: сыны Божии, говорит, увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал (Быт.6:2). Что же? Не красота ли причиною греха? Нет; она – дело премудрости Божией; а дело Божие никогда не может быть причиною порока. Или зрение? Нет; и оно – дело природы. Что же? Взгляд порочный, потому что он происходит от развращенной воли. Потому и один премудрый, увещевая, гово­рит: отвращай око твое от женщины благообразной и не засматривайся на чужую красоту (Сирах.9:8). Не сказал: не смотри, – это случается и само собою, – но: не засматривайся, говорит, запрещая намеренный взгляд, пытливое зрение, продолжи­тельно-порочное рассматривание, происходящее от развращен­ной и похотливой души. Но какой, скажешь, отсюда может быть вред? От нее, говорит он, загорается любовь (в ц.сл.: похоть) (Сир. 9:9). Как огонь, касаясь сена или соломы, не медлит, но как скоро коснулся этого вещества, тотчас обращается в яркий пламень, так и огонь похоти, находящейся в нас, когда посредством взгляда очей коснется благовидной и блестящей красоты, тотчас воспламеняет душу. Потому не смотри на вре­менное удовольствие, доставляемое зрением, но взирай на не­престанное мучение, происходящее от похоти. Удовольствие, на­несши рану, обыкновенно прекращается; а рана не прекращается, но часто остается и губит. Как олень, смертельно раненный стрелою, хотя бы убежал от рук охотников, не получаем, от этого уже никакой пользы, – так и душа, пораженная стре­лою похоти, от непристойного и любопытного взгляда, хотя бы бросивши стрелу и ушла, растлевается и погибает, видя везде этого врага, ее преследующего. Впрочем я говорил о том (не нужно позволять слову делать длинные отступления), что Писание обыкновенно показывает и грехи и причины их. Так и здесь, послушай, что говорит оно об Озии. Оно сооб­щает нам не только то, что возгордилось сердце его, но прибавило и то, от чего оно возгордилось. От чего же оно превознеслось? Когда он сделался силен, говорит, возгордилось сердце его (2Пар.26:16). Он не вынес величия власти, но как от пресыщения бывает воспаление, а от воспаления происходит горячка, и потом не­редко отсюда приключается смерть, так и здесь от великого изобилия счастливых обстоятельств произошла гордость. Что в телах воспаление, то в душах гордость. Потом от гор­дости явилось в нем и желание того, что не принадлежало ему.

5. Об этом мы распространяемся не напрасно, но для того, чтобы вы никогда не завидовали и не приписывали блаженства людям, облеченным властью, зная, как опасно их положение, и чтобы никогда не считали несчастными живущих в бедности и угнетении, зная, что это доставляет большую безопасность. Потому и пророк восклицал: благо мне, что Ты смирил меня (Пс.118:71). Посмотри, какое зло произошло от высо­кого положения. Возгордилось, говорит Писание, сердце его на погибель (2Пар.26:16). Что значит: на погибель? Из порочных по­мыслов одни совершенно не входят в нашу душу, если мы оградим себя великою предосторожностью; другие зарождаются внутри и, если мы будем беспечны, разрастаются; если же про­тив них будут приняты меры, то скоро заглушаются и про­падают; а иные и рождаются, и размножаются, и обращаются в порочные действия, и расстраивают все здоровье нашей души, если мы предадимся великой беспечности. Таким обра­зом слова: возгордилось сердце его означают, что гордость его не осталась внутри и не была потушена, но вышла наружу и, обра­тившись в порочное действие, погубила все его добродетели. Блаженное дело – совершенно не допускать порочного помысла, как и пророк говорил: не превозносилось сердце мое (Пс.130:1); не сказал: оно вознеслось, но я обуздал его, а даже и не начинало возноситься, т.е. я постоянно соблюдал душу недоступною для порока. Это – блаженное дело; близко к нему и то, чтобы вошедшие помыслы тотчас прогонять и не позволять им оставаться долго, дабы не образовалась в нас нива для пороков. Если же и до такой степени мы будем беспечными, то есть средство избавления и от этой беспечности, по человеко­любию Божию, и много врачебных средств против таких ран приготовлено неизреченною и великою Его благостию. Впрочем, окончим слово, чтобы не случилось теперь того, чего мы боя­лись в начале, чтобы обилие предметов не обременило вашей памяти. Поэтому же необходимо кратко перечислить сказанное. Так поступают матери: когда они положат за пазуху детям плодов, или сластей, или чего-нибудь подобного, то, чтобы по рассеянности детей что-нибудь из данного им не выпало, крепко стягивают одежду их поясом, чтобы со всех сто­рон сделать преграду. Сделаем тоже и мы; широко распустив­шееся слово стянем и отдадим на сохранение памяти. Вы слы­шали, что не должно делать ничего напоказ, сколь великое зло – беспечность, как она легко низвергает и ведущего безу­коризненную жизнь. Вы узнали, какая нам нужна заботливость особенно при самом конце жизни, и что не должно ни отчаи­ваться впавшему в грех, если он исправляется, ни полагаться на себя добродетельному, если он предается беспечности. Гово­рили мы вам о различии грехов и о том, что не должно за­сматриваться на красоту телесную, и показали, какое происходит от этого зло. Вы помните сказанное вам о гордости, равно как и о порочных помыслах. Сохраняя это, отправимся домой; или лучше, сохраняя это, послушаем и совершеннейшего наставления отличного учителя (т.е. епископа Флавиана). Наши слова, каковы бы они ни были, но­сят на себе признаки молодости; а его слова, каковы бы они ни были, украшаются старческою мудростью. Наши слова подобны потоку, несущемуся стремительно; а его слова подобны источнику, изливающему реки с великим спокойствием, и уподобляюще­муся более течению елея, нежели воды. Примем же эти потоки, чтобы образовался в нас источник воды, текущей в жизнь вечную (Ин.4:14), который да сподобимся все мы получить благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со святым и благим Духом, честь, слава и держава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Почти во всех рукописях имеется: – на первую Паралипоменон, но здесь, несомненно, разумеется 2 Паралипо­менон, где излагается история Озии.

[2] Св. И. Зл., цитируя здесь прор. Иезекииля, приводит его слова из 3:20 и 18:24 не буквально, а в перифразе.

[3] И здесь св. И. Зл., цитируя пр. Иезекииля, приводит его слова из 18:21-22 не буквально, а в перифразе.

1. Прекрасное у нас сегодня зрелище и блистательное со­брание. Какая же причина этому? Сегодняшняя жатва – плод вчерашнего посева. Вчера мы насаждали, а сегодня собираем плоды. Мы возделываем не бездушную землю, чтобы ей ме­длить плодами, но разумные души. Здесь не природа медлитель­ная, но благодать споспешествующая. Благоустроенный у нас народ, послушные люди. Вчера они призваны, а сегодня полу­чают венцы. Сегодняшнее послушание – плод вчерашнего уве­щания. Потому и мы охотно бросаем семена, что видим чистую ниву, не терние заглушающее, не дорогу утаптываемую, не ка­мень бесплодный, но глубокую и тучную почву, которая, прини­мая семена, тотчас приносит нам и колос. Я постоянно го­ворю и не перестану говорить: хвала нашему городу не за то, что он имеет сенат, – и мы можем перечислять консулов, имеет много статуй, обширную торговлю и выгодное местополо­жение, – но зато, что в нем живет народ, любящий слушать, храмы Божии наполнены, церковь более и более находит себе отрады в слове, которое льется каждый день и никогда не на­сыщает жажды слушателей. Город делается достойным удив­ления не по зданиям, а по своим жителям. Не говори мне, что город римлян велик по своей огромности, а покажи мне там народ, любящий слушать. И Содом имел башни, а ша­тер был жилищем Авраама; но приходившие ангелы мино­вали Содом и зашли к шатру, потому что они искали не великолепия домов, но ходили и искали добродетели и красоты души. И еще: пустыня имела Иоанна, а город – Ирода; и пустыня была превосходнее города. Почему? Потому, что пророчество – не в зданиях. Говорю это для того, чтобы мы никогда не превозно­сили города, в котором развращены нравы. Для чего говоришь ты мне о зданиях и столбах? Они разрушаются с настоящею жизнью. Войди в церковь, и здесь посмотри на благородство города. Войди, посмотри на бедных, остающихся здесь с полу­ночи до рассвета, посмотри на всенощные священные бдения, соединяющие день с ночью, на этих людей, не боящихся ни насилия сна и днем и ночью, ни нужд бедности. Это – великий город и столица вселенной. Сколько епископов, сколько учи­телей приходят сюда и, получив назидание от народа, ухо­дят, чтобы правила, здесь вкоренившиеся, пересадить в другие места? Если ты будешь говорить мне о внешних достоинствах и обилии богатства, то станешь хвалить дерево по листьям, а не по плодам. Говорю это, желая не льстить вашей любви, но возвестить о вашей добродетели. Блажен я вами; блаженны вы сами собою. Блажен, говорит Писание, кто приобрел мудрость и передает ее в уши слушающих (Сирах.25:12); потому я и стал блаженным. Блаженны алчущие и жаждущие правды (Мф.5:6). Видите ли, как стали блаженны вы сами собою? Блажен муж, любящий духов­ные изречения. Это отличает нас от бессловесных. Нас отличают от них не свойства телесные, не пища, ни питие, не жилище, не жизнь: все это у нас общее с бессловесными; но чем отличается человек от бессловесных? Словом. По­тому человек и называется животным словесным. Как питается тело, так питается и душа: тело хлебом, а душа словом. Если бы увидел человека, вкушающего камень, то сказал ли бы ты, что это – человек? Так точно, если ты увидишь кого-нибудь питающегося не словом, а предметами чуждыми слова, то скажешь: он перестал даже быть челове­ком, потому что благородство человека доказывается тем, чем он выкармливается. Итак, когда наше зрелище полно, когда волновавшееся море успокоилось и бушевавшие волны улеглись, теперь выдвинем корабль, распустив вместо паруса язык, вместо ветра призвав благодать Духа, вместо руля и кормила употребив правителем крест. В море соленые воды, а здесь живая вода; там бессловесные животные, а здесь разумные души; там плывущие стремятся с моря на землю, а здесь плы­вущие – с земли на небо; там корабли, а здесь духовные речи; там корабельные доски, а здесь словесные сочетания; там парус, а здесь язык; там веяние ветра, а здесь наитие Духа; там кормчий – человек, а здесь кормчий – Христос. Потому этот корабль, хотя колеблется волнами, но не потопляется. Он мог бы плыть в спокойствии, но не допускает этого Кормчий, чтобы ты видел и терпение плывущих и вполне познал мудрость Кормчего.

2. Пусть услышат эллины, пусть услышат иудеи о наших делах и превосходстве Церкви. Сколько врагов восставало против Церкви, и однако она никогда не была побеждена? Сколько властителей? Сколько военачальников? Сколько царей? Август, Тиверий, Каий, Клавдий, Нерон, люди образованные, сильные, столько восставали против нее, еще младенчествовав­шей, и однако не искоренили ее; но восстававшие уже не воспоминаются и преданы забвению, а та, против которой восста­вали, превозносятся выше неба. Ты не смотри на то, что Церковь находится на земле, но на то, что она жительствует на небе. Откуда это видно? Показывают сами дела. Была война про­тив одиннадцати учеников; вся вселенная воевала против них; но те, против кого воевали, победили, а воевавшие побеж­дены; овцы преодолели волков. Видишь ли пастыря, посылаю­щего овец посреди волков, чтобы они и в бегстве не искали спасения? Какой пастырь делает это? А Христос сделал это, чтобы показать тебе, что не по естественному порядку вещей, а сверхъестественно и выше обыкновенного порядка вещей совер­шаются эти дела. Церковь утверждена больше неба. Язычник, может быть, обвинить меня в надменности; но пусть он подождет доказательства, и познает силу истины, что легче погаснуть солнцу, чем уничтожиться Церкви. Кто, скажешь, возвещает об этом? Тот, Кто основал ее. Небо и земля прейдут, говорит Он, но слова Мои не прейдут (Мф.24:35). Это Он не только сказал, но и исполнил. Почему же Он основал Церковь тверже неба? Потому, что Церковь драгоцен­нее неба. Для чего небо? Для Церкви, а не Церковь для неба. Небо для человека, а не человек для неба. Это видно и из того, что Он сам сделал. Христос принял не небесное тело. Впрочем, чтобы, распространяя речь, нам сегодня опять не остаться у вас в долгу (вы знаете, сколько вчера мы обе­щали вам), мы готовы заплатить долг. Я отложил речь ради отсутствовавших. Но так как отсутствовавшие исполнили свою обязанность и своим присутствием доставили нам пол­ную трапезу, то теперь и мы предложим яства, яства не уста­ревшие; ведь, хотя бы они были и вчерашними, они не дела­ются устаревшими. Почему? Потому, что они – не мясо, которое может испортиться, а мысли, постоянно цветущие. Мясо пор­тится, потому что оно тело; а мысли, оставаясь, делаются более благовонными. О чем же мы говорили вчера? Вчера и мы нас­лаждались трапезою, и отсутствовавшие не потерпели потери. В год смерти царя Озии видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном. Кто говорит это? Исаия, созерцатель серафимов, бывший в браке, и однако не погасивший в себе благодати. Вы внимали пророку и слы­шали сегодня от пророка: выйди ты и сын твой Шеар-ясув (Ис.7:3). Не нужно оставлять без внимания и этого. Выйди ты и сын твой. Итак, пророк имел сына. Если же он имел сына, то имел и жену, чтобы ты знал, что брак – не зло, а прелюбодеяние – зло. Между тем, когда мы беседуем со многими и говорим: почему ты не хорошо живешь, почему не ведешь строгой жизни? – то отвечают: как я могу, если не оставлю жены, если не оставлю детей? Почему же? Разве брак служит препятствием? Жена дана тебе помощ­ницею, а не вредительнецею. Разве не имел жены пророк? И, однако, брак не был препятствием для Духа; он и жил с женою и был пророком. Разве не имел жены Моисей? И, однако, он и рассекал камни, и изменял воздух, и беседо­вал с Богом, и умилостивлял божественный гнев. Разве не имел жены Авраам? И однако он стал отцом народов и Церкви; он имел сына Исаака, который также был для него поводом к добрым делам. Не вознес ли он (в жертву) сына, плод брака? Не был ли он и отцом и боголюбцем? Не оказался ли священником, принесшим в жертву собственную утробу, – священником и отцом? Не показал ли в себе природу побеждаемую и благочестие побеждающее, есте­ственную привязанность покоряемую и благочестивые действия покоряющие, отца устраняемого и боголюбца увенчиваемого? Не видишь ли ты его всецело и любящим сына и любящим Бога? И попрепятствовал ли ему брак? А что мать Маккавеев? Не была ли она женою? Не присоединила ли семерых сыновей к лику святых? Не видела ли их мучениками? Не стояла ли она при этом непоколебимая, как гора? Не стояла ли она, перенося мученичество с каждым из них и, как мать муче­ников, не вытерпела ли седмикратное мученичество? Ведь когда они были подвергаемы пыткам, она сама принимала удар. Не без боли она принимала это, потому что была мать, и терза­ние природы оказывало свою силу; и, однако, она не была побеж­дена. Было море и волны, и, однако, как бушующее море укро­щается, так и возмущаемая природа была покоряема страхом Божиим. Как она намастила их? Как воспитала их? Как представляла Богу сем храмов, статуй золотых, или лучше, драгоценнейших золота?

3. А что действительно золото не так драгоценно, как душа мучеников, послушай. Явился тиран, но, будучи побеж­ден одною женщиною, удалился. Он поражал оружием, а она побеждала твердостью духа; он разжигал пещь, а она пламенела добродетелью духа; он двигал войско, а она устрем­лялась к ангелам; видела тирана внизу, и помышляла о Царствующем горе; видела пытки на земле, и исчисляла награды на небе; видела настоящее мучение, и представляла будущее бессмертие (2Макк. гл. 7). Потому и Павел говорил: не на видимое, но на невидимое (2Кор.4:18). Был ли для нее каким-нибудь препятствием брак? А Петр, основание Церкви, чрезвычайный ревнитель Христа, не учившийся красноречию и побеждавший риторов, неученый и заграждавший уста философов, расторгавший языческую муд­рость, как паутину, прошедший вселенную, не имел ли и он жены? Да, имел; а что действительно имел, послушай еван­гелиста. Что же говорит он? Иисус приходил к теще Петра огнем жегомой (ср. Мф.8:14). Где теща, там и жена; где жена, там и брак. А Филипп? Не имел ли он четы­рех дочерей (Деян.21:9)? Где четыре дочери, там и жена и брак. А Христос? Хотя Он родился от Девы, но прихо­дил на брак и принес дар. Вина нет у них, сказали Ему, и Он обратил воду в вино (Ин.2:1-11), почтив своею девственностью брак и своим даром одобрив дело, чтобы ты не отвращался брака, а ненавидел прелюбодеяние. Я, хотя и с опасностью, но обещаю тебе спасение, если ты и будешь иметь жену.

Будь внимателен к самому себе. Жена, если она добрая, бывает твоею помощницею. А что, если она недобрая? Сделай ее доброю. Разве у других не были жены и добрые и злые, чтобы ты не имел предлога к оправданию? Какова была жена Иова? Напротив Сарра была доброю. Укажу тебе на жену худую и злую. Не повредила мужу жена Иова. Она была худа и зла и советовала ему богохульствовать. Что же? Поколебала ли она эту крепость? Сокрушила ли этот адамант? Преодолела ли эту скалу? Поразила ли она этого воина? Ниспровергла ли этот корабль? Исторгла ли это дерево? Нисколько. Она нападала, а крепость делалась более твердою; она воздвигала волны, а корабль не утопал, но плыл спокойно; плоды дерева были обрываемы, а само дерево не колебалось; листья падали, а корень оставался твердым. Говорю это для того, чтобы никто не ссылался на злобу жены. Худа она? Исправь ее. Она, скажешь, лишила меня рая. Но она возвела тебя и на небо. Природа одна и та же, но душевное настроение различно. Худа жена Иова? Но хороша Сусанна. Бесстыдна египтянка? Но скромна Сарра. Ты видишь ту? Посмотри и на эту. И из мужей одни злы, а другие добры. Иосиф был прекрасен, но старшие его (братья) бесстыдны. Видишь ли везде зло и добродетель, происходящие не от природы, а получающие отличительные свойства свои от душевного настроения? Не представляй мне предлогов к своему оправданию. Впрочем, поспешим к долгу и его уплате. В год смерти царя Озии. Я намереваюсь сказать о том, для чего пророк означает время события. Вчера мы спрашивали, почему, тогда как все пророки и даже этот самый пророк в других местах говорит о времени жизни царей, здесь этот обычай нарушен, и не говорит он: во дни Озии, но: в год смерти Озии? Сегодня я хочу решить это. Хотя теперь большой жар, но еще больше роса слова; хотя утом­ляется изнемогающее тело, но радуется бодрствующая душа. Не говори мне о жаре и поте. Если ты потеешь телом, то омы­ваешь свою душу. Три отрока были в пещи, и не потерпели никакого вреда, но пещь была для них росою. Когда ты думаешь о поте, то думай и о награде и о воздаянии. Водолаз осмели­вается бросаться в глубину вод не для чего иного, как для жемчужин, которые бывают причиною войны. Впрочем, я порицаю не вещество, а развращение души. А ты для того, чтобы получить сокровище неоскудевающее и возрастить виноград в душе своей, не хочешь переносить жара и пота? Не видишь ли, как сидящие на зрелище потеют и на обнажен­ную голову принимают лучи солнца, чтобы сделаться пленниками смерти, рабами блудницы? Они трудятся для своей поги­бели, а ты не хочешь трудиться для своего спасения? Ты – ратоборец и воин. Итак, кто этот Озия, и для чего пророк сказал об его смерти? Этот Озия был царь, муж праведный и украшавшийся многими добрыми делами; но потом впал в гордость, в гордость, мать пороков, в надменность, исполнен­ную смятений, в высокомерие, погубившее диавола. Подлинно, нет ничего хуже гордости; потому вчера мы и вели всю речь об этом, истребляя гордость и научая смиренномудрию.

4. Сказать ли тебе, сколь великое благо – смиренномудрие и сколь великое зло – гордость? Грешник победил праведного, мытарь – фарисея, слова оказались выше дел. Как слова? Мы­тарь говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику!; а фарисей говорил: я не таков, как прочие люди, хищник или неправед­ник, но что? Пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю (Лк.18:11-13). Фарисей выставлял правед­ные дела; мытарь произносил слова смирения, – и слова оказа­лись выше дел, и такое сокровище развеялось, и такая бед­ность обратилась в богатство! Пришли два корабля с грузом; оба подошли к пристани, но мытарь вступил в пристань благополучно, а фарисей потерпел кораблекрушение, чтобы ты знал, сколь великое зло – гордость. Ты праведен? Не унижай брата своего. Ты украшаешься добрыми делами? Не поноси ближнего и удержись от похвалы себе. Насколько ты высок, настолько смиряй себя. Слушай внимательно слова мои, возлюбленный. Праведник должен бояться гордости больше, нежели грешник, – это я и вчера говорил и сегодня по­вторяю для тех, которые вчера не были, – потому что греш­ник по необходимости имеет смиренную совесть, а праведник может гордиться своими добрыми делами. Как между море­плавателями имеющие пустой корабль не боятся шайки разбойников, потому что они не нападают на пустой корабль, а имею­щие корабль, наполненный грузом, боятся разбойников, потому что разбойник обыкновенно является там, где золото, где се­ребро, где драгоценные камни, – так и диавол не скоро напа­дает на грешника, но на праведника, где много богатства. Гор­дость часто происходит от наветов диавола; потому нужно бодрствовать. Насколько ты высок, настолько смиряй себя. Когда восходишь на высоту, тогда тебе нужно остерегаться, чтобы не упасть. Потому и Господь наш говорит: и вы, когда исполните всё повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать (Лк.17:10). Что ты много думаешь о себе, будучи человеком, сродным земле, едино­сущным с пеплом, и по природе, и по мыслям, и по про­изволению в делах? Сегодня ты богат, завтра беден; сегодня здоров, завтра болен; сегодня весел, завтра печален; сегодня в славе, завтра в бесчестии; сегодня молод, завтра стар. Прочно ли что-нибудь человеческое, и не течет ли оно подобно речным потокам? Оно лишь только явилось, и уже оставляет нас быстрее тени. Что же превозносишься ты, человек, дым, суета? Человек подобен суете: дни его, как тень, проходят (Пс.143:4). Засыхает трава, увядает цвет (Ис.40:7).

Говорю это не для того, чтобы унизить существо человека, но чтобы обуздать гордость. Великое создание – человек, и поч­тенное существо – муж милосердый. Но этот Озия, будучи ца­рем и облеченным в диадему, стал превозноситься потому, что был праведным, и возгордившись больше собственного до­стоинства, вошел во святилище. И что говорит Писание? Вошел в храм Господень, чтобы воскурить фимиам на алтаре кадильном (2Пар. 26:16). Будучи царем, он похищает преимущество священ­ства; хочу, говорит, воскурить фимиам, потому что я – праве­ден. Но остановись в своих пределах; иные пределы цар­ской власти, и иные пределы священства; последнее больше первой. Не видимыми вещами отличается царь; не по камням, прикрепленным к нему, и золоту, которым он облечен, должно судить о царе. Он получил власть распоряжаться де­лами земными; а постановление священства занимает место горе. Что вы свяжете на земле, то будет связано на небе (Мф.18: 18); Царю вверено здешнее, а мне – небесное; когда я говорю: мне, то разумею священника. Потому, когда ты увидишь недо­стойного священника, не порицай священства, потому что не предмет нужно осуждать, но того, кто худо пользуется хоро­шим предметом. И Иуда сделался предателем; но это – позор не апостольству, а его душевному настроению; не вина священ­ства, а зло душевного настроения.

5. Итак, осуждай не священство, а священника, худо поль­зующегося хорошим предметом. Потому, когда кто-нибудь, бе­седуя с тобою, скажет: видел ли ты такого-то (священника) христианином? – отвечай: я говорю с тобою не о лицах, а о предметах. Сколь многие врачи делались палачами и давали яд вместо лекарства? Но я осуждаю не искусство, а того, кто худо пользуется искусством. Сколь многие кормчие затопили ко­рабли? Но худо не искусство мореплавания, а их душевное на­строение. Если он и был дурным христианином, то осуждай не учение и священство, а того, кто худо пользуется хорошим предметом. Царю вверены тела, а священнику – души; царь прощает недоимки денежные, а священник – недоимки грехов­ные; тот заставляет, этот убеждает; тот действует пове­лением, этот – советом; тот имеет оружие чувственное, этот – оружие духовное; тот ведет войну с варварами, а я веду войну с бесами. Последняя власть больше; потому царь и преклоняет голову под руки священника, и всегда в вет­хом завете священники помазывали царей. Но царь Озия, вы­шедши из своих пределов и преступив меру царской вла­сти, решился присвоить себе лишнее и с дерзостью вошел во святилище, желая кадить фимиамом. Что же священник? Не­позволительно тебе, Озия, сказал он, кадить фимиамом. По­смотри на дерзновение, на нераболепный образ мыслей, на язык, касающийся неба, на свободу, ничем нестесняющуюся, на тело человека и ум ангела, на ходящего по земле и обитающего на небе. Он видел царя, и не смотрел на порфиру; видел царя, и не смотрел на диадему. Не говори мне о царской вла­сти там, где беззаконие. Не тебе, царь, Озия, кадить Господу, во святом святых; ты преступаешь пределы, присвояешь не данное тебе; потому ты потеряешь и то, что получил. Не тебе, Озия, кадить Господу; это дело священников; это не твое, а мое. Похитил ли я твою порфиру? Не похищай же ты моего священства. Не тебе, Озия, кадить Господу; это дело священников, сынов Аароновых (2Пар.26:18). Это происходило спустя много времени после смерти Аарона. Почему же он не сказал только: священ­никам, но упомянул и о праотце? В то время случилось не­что подобное. Дафан, Авирон и Корей восстали против Аа­рона; но разверзлась земля и поглотила их; сошел огонь с неба и попалил их (Числ. гл. 26, ст. 9, 10). Потому священ­ник, желая напомнить царю из тогдашней истории, что и прежде нападали на священство, но оно не было унижено, и восставало множество людей, но Бог отмстил за него, сказал: не тебе, Озия, кадить Господу; это дело священников, сынов Аароновых. Не сказал: вспомни, что потерпели тогда сделавшие это; не ска­зал: подумай, что восставшие были сожжены; но назвал Аарона, за которого было отмщено, и привел царю на память это со-бытие, как бы так сказав: не дерзай на дела Дафана, чтобы тебе не потерпеть того же, что было при Аароне. Но царь Озия не послушался, а надмеваясь гордостью, вошел во святилище открыл святое святых и хотел кадить фимиамом. Что же Бог? Когда таким образом священник был презрен и до­стоинство священства попрано, и уже священник не мог сде­лать ничего, – ведь дело священника только обличать и показы­вать дерзновение, а не употреблять оружие, не браться за щиты, не потрясать копьем, не натягивать лук, не бросать стрелы, но только обличать и показывать дерзновение, – когда священ­ник обличал, а царь не слушался, но взялся за оружие, щиты и копья, и воспользовался своею властью, тогда священник ска­зал к Богу: я сделал свое дело, больше не могу сделать ни­чего; помоги попираемому священству; законы нарушаются, пра­вила ниспровергаются. Что же Человеколюбец? Он наказал дерзкого. Проказа явилась на челе его (2Пар.26:19). Где бесстыдство, там и наказание.

Но видишь ли человеколюбие в самом наказании Божием? Он не послал молнии, не потряс земли, не подвиг неба, но проказа явилась, не на другом каком-нибудь месте, а на челе, чтобы лицо носило следы наказания, как письмена, начертан­ные на столбе; это сделано было не только для него, но и для тех, которые будут после него. Имея силу послать другое достойное наказание, Он не послал, но как бы начертал на каком-нибудь высоком месте закон, который говорил: не делайте этого, чтобы не потерпеть того же. Вышел одушевлен­ный закон, и чело издавало голос громче трубы. Письмена были начертаны на челе, письмена, которые не могли быть из- глажены, потому что они были написаны не чернилами, чтобы можно было изгладить их, но были естественною проказою, ко­торая сделала царя нечистым, чтобы других сделать чистыми. И как осужденных на казнь, когда дадут им веревку, вы­водят с веревкою в устах, так и этот ходил, имея вме­сто веревки проказу на челе, за то, что поругался над священ­ством. Говорю это, осуждая не царей, но безумствующих от гордости и гнева, чтобы вы знали, что священство больше цар­ской власти.

6. Так всегда, когда согрешит душа, Бог наказывает тело. Так Он поступил и с Каином. Согрешила душа его, совершившая убийство, а тело его подверглось расслаблению; и весьма справедливо. Почему? Стеня и трясыйся (в русском переводе: когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя), сказал Бог, будеши на земли (Быт.4:12). И ходил Каин, возвещая об этом всем, рассказывая молча, научая без слов. Язык молчал, а члены взывали и говорили всем, почему он сте­нает, почему трясется: я убил брата, я совершил убийство. Моисей после говорил письменно, а этот ходил и самым делом говорил всем: не убий. Видишь ли уста, которые мол­чали, и дело, которое взывало? Видишь ли одушевленный за­кон, носимый везде? Видишь ли столб, переходивший с одного места на другое? Видишь ли мщение за мщение? Видишь ли наказание, послужившее основанием назидания? Видишь ли душу согрешившую и плоть наказываемую? И весьма спра­ведливо. Так было и с Захариею: душа его согрешила, а язык был связан. Захария, родивший глас (вопиющего в пустыне), действительно был наказан, когда у него ору­дие слова сделалось неспособным к употреблению. И Озия, когда согрешил, был поражен проказою на челе, чтобы он вразумился. Таким образом царь вышел, сделавшись примером для всех, и храм очистился; он был изгнан, хотя никто не изгонял его, и, желая присвоить себе священство, потерял и то, что имел. И вышел он из храма. В древ­ности был закон – всякого прокаженного изгонять из города; а ныне уже нет. Почему? Потому, что тогда Бог обращался с людьми, как с детьми; тогда была проказа телесная, а теперь наблюдается проказа душевная. Итак вышел царь в проказе, а они не изгнали его из города, боясь его порфиры и царской власти, и опять он занял свое место вопреки закону? Что же Бог? Прогневавшись на иудеев, Он прекратил про­рочество. Все это я сказал по поводу изречения пророка, чтобы уплатить долг. Но возвратимся к предмету. Царь вышел из храма прокаженным. По обычаю должно было бы изгнать его и из города, как нечистого; но народ дозволил ему оставаться внутри города, и не осмелился сделать ничего должного, ни малого, ни великого. И потому, так как они оставили царя в городе, Бог отвратился от них и прекратил благодать про­рочества; и весьма справедливо. За то, что они нарушили за­кон Его и боялись изгнать нечистого, Он прекратил дар пророчества. Слово Господне было редко в те дни, видения были не часты (1Цар.3:1), т.е. Бог не говорил с ними чрез пророков; не было им вдохновения от Духа, которым они говорили, потому что между ними был нечистый, а благодать Духа не действовала между нечистыми. Потому она и не была присуща, не являлась пророкам, но молчала и скрывалась. Чтобы сказанное было для вас понятным, объясню примером. Как человек, питающий к кому-нибудь любовь, жестоко оби­женный им в чем-нибудь, говорит ему: я больше не пока­жусь тебе, не стану говорить с тобою, – так поступил тогда и Бог. Когда не изгнавшие Озии прогнивали Его, то Он сказал: Я больше не стану говорить пророкам вашим, не буду ниспо­сылать благодати Духа. Посмотри на наказание, исполненное милосердия. Он не послал молнии и не потряс города в самом основании; но что? Вы, говорит, не хотите отмстить за Меня? И Я не буду беседовать с вами. Не мог ли Я изгнать его? Но Я хотел предоставить остальное вам. Вы не хотите? И Я не буду беседовать с вами и не стану вдохновлять про­роков. И благодать Духа не действовала, было молчание, вражда между Богом и людьми. Когда же потом царь умер, то уничтожилась и причина нечистоты. Таким образом про­рок долго не пророчествовал, но, между тем как он не пророчествовал, гнев Божий прекратился, и пророчество воз­вратилось. По этой необходимости пророк означает время и говорит: в год смерти царя Озии видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном. Когда он умер, тогда я увидел Господа; прежде я не видел Бога, гневавше­гося на нас. Пришла смерть нечистого и прекратила этот гнев. Потому он, везде упоминая о жизни царей, здесь ска­зал о смерти Озии. В год смерти, говорит, царя Озии видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном. Но здесь опять можно видеть человеколюбие Божие. Умер нечистый, и примирился Бог с людьми. Почему это произо­шло, тогда как с их стороны не было никаких добрых дел, но только умер царь? Потому, что Бог человеколюбив и не бывает строг к таким людям. Человеколюбивый и благий Бог требовал только одного, чтобы удалился нечистый. Итак, зная это, отгоним гордость, возлюбим смиренномудрие и будем воздавать обычную славу Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

1. Сегодня мы окончим беседы об Озии и завершим речь, чтобы и нам не подвергнуться осмеянию, подобно тому человеку, упоминаемому в Евангелии, который решился построить башню и не мог, чтобы кто-нибудь из проходящих и об нас не сказал: этот человек начал строить и не мог окончить (Лк.14:30). Но чтобы сказанное было для вас более ясным, нужно повторить немногое из прежде сказанного, дабы наша беседа не вышла на духовное зрелище без головы, но дабы, приняв свой вид, была узнана зрителями. Это будет для слышавших уже напоминанием, а для не слышавших наставлением. Итак, прежде мы говорили о том, как благочестив был Озия, как он сделался дурным, отчего и до какой сте­пени он впал в гордость; а сегодня нужно сказать, как он вошел во святилище, как решился кадить фимиамом, как священник не дозволял, как тот не послушался, как на­влек на себя гнев Божий, как окончил жизнь в проказе, и почему пророк, оставив дни жизни его, упомянул о смерти, сказав так: в год смерти царя Озии. Для того мы и рассказали все событие с начала. Слушайте же со вниманием. Но когда он сделался силен, говорит Писание, возгордилось сердце его на погибель его, и он сделался преступником пред Господом Богом своим. Каким образом обидел? Ибо вошел, говорит, в храм Господень, чтобы воскурить фимиам (2Пар.26:16). О, дерзость! О, бесстыдство! Осмелился вступить в самое сокровенное святилище, вторгся во святое святых, которое было местом, недоступным ни для кого, кроме первосвященника, решился осквернить его. Такова душа, зараженная гордостью. Однажды оставив попечение о своем спасении, она никогда не перестает безумствовать, но, пере­дав бразды своего спасения безумным пожеланиям, носится везде. Как необузданный конь, сбросив узду с своих уст и свергнув всадника с своего хребта, несется быстрее всякого ветра и бывает неприступным для встречающихся, когда все разбегаются и никто не осмеливается удержать его, так и душа, отвергнув обуздывающий ее страх Божий и отбросив управляющий ею разум, бегает по странам нечестия до тех пор, пока, стремясь в бездну погибели, свергнет в пропасть соб­ственное спасение. Потому, нужно постоянно удерживать ее и, как бы некоторою уздою, благочестивыми помыслами обузды­вать безумное ее стремление; этого Озия не сделал, но решился на преступление против власти самой высшей из всех, – потому что священство важнее самой царской власти и есть высшая власть. Не говори мне о багрянице, о диадеме и золотых одеж­дах; все это – тень и маловажнее весенних цветов. Всяка слава человеча, говорит пророк, яко цвет травный, хотя бы ты указал на самую славу царскую (Ис.40:6). Не говори же мне об этом; но если хочешь видеть различие между священ­ником и царем, исследуй меру власти, данной каждому из них, и увидишь, что священник сидит гораздо выше царя. Хотя царский престол кажется нам важным по прикреплен­ным к нему камням и облекающему его золоту, но царь по­лучил власть распоряжаться делами земными и больше этой власти не имеет ничего, а престол священства утвержден на небесах, и священнику вверено устроять тамошние дела. Кто говорит это? Сам Царь небес. Что вы свяжете на земле, то будет связано на небе, говорит Он, и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе (Мф.18:18). Что может сравниться с такою честью? Небо получает начало суда с земли. Судия сидит на земле, и Владыка следует за рабом; и что последний присуждает внизу, то Он утверждает горе. Священник стоит посредником между Богом и родом человеческим, низводя на нас оттуда благодеяния и вознося туда наши прошения, примиряя со всею природою разгне­ванного Бога, и нас, разгневавших Его, избавляя от рук Его. Посему Бог преклоняет и самую царскую главу под руки священника, научая нас, что последний по власти больше первого: меньшее благословляется от лучшего. Впрочем, о священстве и о том, как велико это достоинство, мы скажем в другое время; а теперь посмотрим, как велико было беззаконие Озии царя, или лучше тирана. Он вошел в храм Господень; за ним вошел и священник Азария. На­прасно ли я говорил, что священник больше царя? Намере­ваясь изгнать его, не как царя, но как беглеца и неблаго­дарного слугу, священник вошел с решительностью, подобно тому, как благородный пес нападает на нечистого зверя, чтобы выгнать его из дома господина.

2. Видишь ли душу священника, исполненную великого дерзновения и высоких мыслей? Он не посмотрел на величие власти, не подумал, как опасно останавливать душу, одержи­мую страстью, не внял словам Соломона: гнев царя – как рев льва (Прит.19:12); но взирая на истинного Царя не­бес, представляя то судилище и те воздаяния и оградив себя этими мыслями, таким образом обратился к тирану. Он знал, верно знал, что угроза царя подобна гневу льва для тех, ко­торых взоры устремлены к земле; а для человека, который имеет в виду небо и готов лучше положить душу свою внутри святилища, нежели спокойно взирать на оскорбление священных законов, он маловажнее всякого пса. Подлинно, нет ничего бессильнее преступающего божественные законы, равно как нет ничего сильнее защищающего божественные законы. Всякий, делающий грех, есть раб греха (Ин.8:34), хотя бы он имел на голове бесчисленное множество венцов; а творящий правду царственнее самого царя, хотя бы он был последним из всех. Так размышляя в самом себе, этот благородный муж приступил к царю. Войдем же и мы вместе с ним, если угодно, чтобы слышать, что он говорит царю. Это воз­можно; и не мало пользы – видеть, как царь обличается свя­щенником. Что же говорит священник? Не тебе, Озия, кадить Господу (2Пар.26:18). Не назвал его ца­рем, не назвал именем власти, потому что предварительно тот сам себя лишил чести. Видишь ли дерзновение священ­ника? Теперь посмотри и на кротость его. Нам нужно не только дерзновение, когда мы намереваемся обличать, но еще больше кротость, нежели дерзновение, потому что грешники никого из людей так не отвращаются и не ненавидят, как того, кто на­меревается обличать их; они стараются найти предлог – укло­ниться и избежать обличения; поэтому нужно удерживать их кротостью и снисходительностью. Обличитель несносен для греш­ников не только тогда, когда они слышат его голос, но и тогда, когда только видят его. Тяжело нам, говорят они, и смотреть на него (Прем.2:15); поэтому нужно оказывать к ним великую кротость. Для того и пророческое слово представило нам как грешника, так и того, кто намеревается исправить его. Так мудрые врачи, намереваясь отсечь загнившие члены, или вынуть камни, образовавшиеся в проходах, или исправить другой какой-нибудь естественный недостаток, делают это, не отводя больного в угол, но полагая его среди площади, и, со­ставив зрелище из мимоходящих, таким образом произво­дят отсечение. Они делают это не для того, чтобы выставить на позор человеческие бедствия, но чтобы каждый имел вели­кое попечение о собственном здоровье. Так поступает и Пи­сание. Когда оно берет кого-нибудь из грешников, то громо­гласно выставляет его на вид не среди площади, а среди всей земли, и, составив зрелище из вселенной, таким образом прилагает врачество, научая нас более заботиться о собствен­ном спасении. Посмотрим же, как священник начал тогда исправлять царя. Он не сказал: «о, нечестивый и пренечести­вый, ты все низвратил и привел в беспорядок, ты дошел до крайней степени нечестия»; и не распространился в продол­жительных обличениях, но как отсекающие стараются делать это быстро, чтобы скоростью сечения уменьшить чувство боли, так и он краткостью обличения остановил гнев царя. Действи­тельно, что – отсечение для больных, то – обличение для греш­ников. Кротость он показал нам между прочим и кратко­стью речи. А если хочешь видеть и сечение в словах его, и то, где он скрыл железо, послушай. Не тебе, Озия, говорил он, кадить Господу; это дело священников, сынов Аароновых, посвященных для каждения (2Парал.26:18). Этим он нанес удар; а как, я скажу. Почему он не сказал просто: священ­никам, но упомянул притом и об Аароне? Аарон был первым первосвященником, и в его времена была сде­лана такая же дерзость. Дафан, Корей и Авирон, вместе с некоторыми другими восставши против него, хотели сами священствовать; но одних из них поглотила расступившаяся земля, других сжег нисшедший с неба огонь (Числ.16; Пс.105:17,18). Итак, желая напомнить царю об этом событии священник напомнил ему об Аароне, который был оскорб­лен тогда, – чтобы обратить мысли его на несчастие оскорбивших. Впрочем, от этого не было никакого успеха, не по вине священника, но по дерзости царя. Следовало бы похвалить свя­щенника и выразить благодарность за совет; а он, говорит Писание, разгневался и сделал рану свою более тяжкою (2Пар. 26:19). Не столь великое зло – грех, как бесстыдство после греха. Но Давид поступил не так, а как? Будучи обличен Нафаном за Вирсавию, он сказал: согрешил я пред Господом (2Цар.12:13).

3. Видишь ли сердце сокрушенное? Видишь ли душу сми­ренную? Видишь ли, как и сами падения святых славны? Как прекрасные тела и в болезни своей показывают нам много следов благообразия, так и души святых в самих падениях носят знаки своей добродетели. Притом Давид был обличаем пророком среди царского дворца, в присут­ствии многих; а этот получил обличение внутри святилища без свидетелей, и однако не перенес обличения. Что же? Остался без исцеления? Нет, по человеколюбию Божию; но как о бесноватом, когда ученики не могли изгнать из него беса, Христос сказал: приведите его ко Мне сюда (Мф.17:17), так и здесь, когда священник не мог отгнать болезнь, худ­шую всякого беса, т.е. грех, то наконец сам Бог прини­мается за больного. И что Он делает? Поражает его прока­зою на челе. И когда разгневался он на священников, говорит Писание, проказа явилась на челе его, пред лицем священников, в доме Господнем, у алтаря кадильного (2Пар.26:19), и он вы­шел, подобно тому, как отводимые на смерть имеют на устах веревку, знак осуждения, так и он, имея знак бесчестия на челе; но не палачи влекли его, а сама проказа вместо палачей толкала его в голову. Он вошел, чтобы присвоить священ­ство, но потерял и царство; вошел, чтобы сделаться более почтенным, но сделался презреннейшим; как нечистый, он стал ниже всякого простолюдина. Таково зло – не оставаться в пределах, назначенных нам Богом, как в отношении к чести, так и в отношении к знанию. Не видишь ли ты, как это море бывает непреодолимо во время бури, какими оно поднимается волнами? Но, поднявшись до великой высоты и стре­мясь с великою яростью, когда оно достигнет предела, назна­ченного ему Богом, то, обратив волны в пену, принимает опять свой прежний вид. Между тем, что может быть слабее песка? Впрочем не песок полагает ему препятствие, а страх пред Тем, Кто назначил ему пределы. Если же тебя не вразумляет этот пример, то пусть научит тебя событие с Озиею, теперь изложенное нами.

Но так как мы уже видели гнев Божий и достойное воздаяние, то теперь покажем и человеколюбие и великое сни­схождение Его. Нужно говорить не только о гневе, но и о благости Божией, чтобы не привести слушателей ни в отчаяние, ни в беспечность. Так и Павел поступает, употребляя в уве­щании и то и другое: видишь благость и строгость Божию (Рим.11:22), говорит он, чтобы и страхом и благими надеж­дами восстановить падшего. Видишь ли строгость Божию? По­смотри и на благость Его. Как же можем мы увидеть эту благость? Если узнаем, чего достоин был Озия. Чего же он был достоин? Как только он вошел в священный при­твор с таким бесстыдством, то стал достоин тысячи молний и крайнего наказания и мучения. Если прежде дерзнувшие на тоже, сообщники Дафана, Корея и Авирона, подверглись такому наказанию, то гораздо больше должен был подвергнуться та­кому же наказанию он, не вразумившийся и их несчастием. Но Бог не сделал этого, а наперед чрез священника пред­ложил ему увещание, исполненное великой снисходительности, и как Христос заповедал делать людям, когда они согре­шают друг против друга, так Бог поступил и с этим человеком. Если же, говорит он, согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним (Мф.18:15). Так обли­чил Бог и этого царя. Христос продолжает: если же не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь (ст. 16, 17). Но Бог, по своему человеколюбию превышая собственные законы, и тогда не поразил его, не отверг его, ослушавшегося и воз­негодовавшего, но опять обратился к нему и научил таким способом, который служил более к исправлению, нежели к наказанию. Он не послал молний свыше, не сжег бесстыдной головы, а только вразумил проказою. Так было с Озиею; но я прибавлю еще одно только и окончу слово. Что же именно? То, о чем мы спрашивали выше, в начале: почему, тогда как во внешних делах и в пророчествах все обыкновенно озна­чают время жизни царей, здесь пророк, опустив это, упомя­нул о времени смерти Озии, говоря так: в год смерти царя Озии? Тогда как можно было означить время царствовавшего тогда государя, как было в обыкновении у всех пророков, он не сделал этого. Почему же не сделал? Был древний закон – изгонять прокаженного из города, чтобы и живущие в городе сделались лучшими, и сам он не был предметом шуток и посмеяния для желающих оскорблять его, но чтобы, оставаясь вне города, он имел уединение завесою несчастья. Тому же должен был подвергнуться и этот царь после проказы; но он не подвергся, так как жители города боялись его по причине власти его, а жил тайно в своем доме. Это прогневало Бога и прекратило пророчества, как слу­чилось и при Илии: слово Господне было редко в те дни, видения были не часты (1Цар.3:1). Но ты посмотри и здесь на человеколюбие Божие. Он не разрушил города и не погубил жителей, но как друзья поступают с равными им, оставаясь в молчании, когда имеют право укорять их в чем-нибудь, так и Бог поступил с народом, который достоин был большего наказания и мучения. Я, говорит Он, изгнал его из святилища, а вы не изгнали его из города; Я, связав его прока­зою, сделал его частным человеком, а вы и тогда не ободри­лись, но осужденного Мною не решились выгнать из города. Какой царь мог бы спокойно перенесть это, и не разрушил бы города до основания, видя, что тот, кому повелено переселиться за пределы, остается в городе? Но Бог не сделал этого, по­тому что Он – Бог, а не человек. Когда же царь умер, то с его жизнью Бог прекратил и гнев свой на них, отверз двери пророчества, и оно опять возвратилось к ним. Но ты из этого способа примирения усматривай человеколюбие Божие. Если кто станет исследовать дело по справедливости, то вы­ходит, что ему тогда не следовало примиряться. Почему? По­тому, что не их заслугою было изгнание Озии. Не они, взяв, изгнали его, но смерть, наступившая по закону природы, извергла его тогда из города. Но Бог не взыскателен к нам до та­кой степени, а желает только одного, – как бы примириться с нами. За все это будем благодарить Его и прославлять не­изреченно Его человеколюбие, которого да окажемся достойными все мы, благодатию и щедротами Единородного Сына Его, Го­спода нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки ве­ков. Аминь.

1. Едва только мы переплыли море собеседования об Озии, едва переплыли не вследствие длинноты пути, но вследствие вашей плывущих вместе с нами, любознательности. Так и кормчий, имея спутников любознательных и желающих видеть чужие города, совершает путь не в один день, хотя бы расстояние было только на один день, но принужден бывает употреблять на это больше времени, подплывая к каждой пристани, позво­ляя заходить в каждый город, чтобы сколько-нибудь удовлетворить желанию плывущих вместе с ним. Тоже сделали и мы, плавая не около островов, показывая не берега, пристани и города, но добродетели мужей праведных и беспечность греш­ников, бесстыдство царя и дерзновение священника, гнев Бо­жий и человеколюбие Его, из которых то и другое послужило к исправлению. Но так как наконец мы дошли до царского города, то уже не будем медлить, а устроив себя, как наме­ревающиеся войти в город, таким образом взойдем в гор­нюю столицу, Иерусалим, матерь всех нас, город свободный, где серафимы, где херувимы, где тысячи архангелов, где ты­сячи тысяч ангелов, где престол царский. Пусть же не при­сутствует здесь никто из непосвященных и нечестивых, – потому что мы намереваемся приступить к таинственным по­вествованиям, – никто из нечистых и недостойных слушать об этом; или лучше – пусть присутствует всякий, и непосвя­щенный и нечестивый, только пусть оставить вне всякую не­чистоту и порочность и таким образом входит сюда. Так и того человека, который имел нечистые одежды, отец жениха выгнал из брачного дома и священного чертога не за то, что он имел нечистые одежды, но за то, что вошел, имея их не сказал ему: почему ты не имеешь одежды брачной, но: как ты вошел сюда не в брачной одежде (Мф.22:12)? Ты стоял говорит, на распутиях, прося милостыни, и я не постыдился твоей бедности и не отвратился от твоего презренного состояния, но, изба­вив тебя от всякого унижения, ввел в священный чертог, удостоил царской вечери и оказал высшую честь тебе, до­стойному крайнего наказания; а ты и от благодеяний не сде­лался лучшим, но остался при обычном пороке, обесчестив брак, оскорбив и жениха; отойди же теперь и понеси должное наказание за такую бесчувственность. Так и каждый из нас пусть смотрит, чтобы не услышать таких же слов, и, оставив всякие помыслы, недостойные духовного учения, пусть таким образом участвует в священной трапезе. В год смерти царя Озии, говорит пророк, видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном. Как он видел, я не знаю; о том, что он видел, он сказал; а как видел, о том умолчал; я принимаю сказанное, но не любопытствую знать умолчанное; разумею открытое, но не исследую сокрытого; для того оно и сокрыто. Объяснение Писаний есть золотая ткань, основа ее – золото, нить ее – золото; не примешиваю тканей паутинных; знаю слабость моих мыслей. Не передвигай, говорит Премудрый, межи давней, которую провели отцы твои (Притч.22:28). Пе­реставлять пределы не безопасно; и как мы переставим то, что назначил нам Бог? Ты хочешь знать, как пророк ви­дел Бога? Будь и сам пророком. Но как, скажешь, это воз­можно для меня, имеющего жену и заботящегося о воспитании детей? Возможно, если захочешь, возлюбленный. И этот про­рок имел жену и был отцом двоих детей, но ничто такое не было для него препятствием. Подлинно, брак не служит препятствием для шествия к небу. Если бы он был препят­ствием и жена была бы причиною наших бедствий, то Бог, вначале сотворив ее, не назвал бы ее помощницею. Я хо­тел сказать, что значит седение Божие. Бог не сидит, по­тому что это – положение тела, а Божество бестелесно.

2. Я хотел сказать, что значит престол Божий. Бог не объемлется престолом, потому что Божество неограниченно. Но боюсь, чтобы, распространяясь в беседе об этом, мне не за­медлить уплатою долга. Я вижу, что все хотят слышать о се­рафимах, и не сегодня только, но еще с первого дня; потому мое слово, проходя, как бы чрез толпу людей, чрез множе­ство мыслей, встречающихся ему с великим стремлением, спешит к этому повествованию. Вокруг Него стояли Серафимы, говорит пророк (Ис.6:2). Вот серафимы, которых давно все вы желали видеть. Посмотрите же, насытьте ваше жела­ние, но без смятения и без поспешности, как бывает при цар­ских выходах. Там это бывает по необходимости; копьеносцы не ожидают, пока зрители насмотрятся, но прежде, нежели они хорошо рассмотрят все, заставляют удалиться; а здесь не так, но слово представляет нам зрелище до тех пор, пока вы не рассмотрите всего, сколько можно рассмотреть. Вокруг Него стояли Серафимы. Прежде достоинства естества их пророк показал нам достоинство их по близости их местопребы­вания. Он не сказал прежде, каковы серафимы, но сказал, где они стояли. Последнее показывает достоинство их больше первого. Почему? Потому, что величие этих сил не столько доказывается тем, что они серафимы, сколько тем, что они стоят близ Царского престола. И мы тех из копьеносцев считаем знаменитейшими, которых видим идущими близ самой цар­ской колесницы. Так и из бестелесных сил те – светлее, ко­торые находятся близ самого престола. Потому и пророк, не говоря о достоинстве естества их, наперед говорит нам о пре­имуществе их по местопребыванию, зная, что в этом – высшее их украшение, что в этом – красота тех существ. Под­линно, в том слава, и честь, и всякая безопасность, чтобы являться около этого престола. Тоже можно видеть и касательно ангелов. Христос, желая показать величие их, не сказал, что они ангелы, и потом замолчал, но сказал: Ангелы их на небесах

всегда видят лице Отца Моего Небесного (Мф.18:10). Как там высшим знаком достоинства ангельского служит то, что они видят лицо Отца небесного, так и здесь высшим знаком достоинства серафимов служит то, что они стоят вокруг престола, а он находится посреди их. Но это великое достоин­ство и тебе можно получить, если захочешь. Господь находится посреди не только серафимов, но и нас самих, если мы захожем. Ибо, где двое или трое, говорит Он, собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф.18:20); и еще сказано: близок Господь к сокрушенным сердцем и смиренных духом спасет (Пс.33:19). Потому и Павел взывает: о горнем помышляйте, где Христос сидит одесную Бога (Кол.3:1,2). Видишь ли, как он поставил нас вместе с серафимами, приведши близко к Царскому престолу? Далее пророк говорит: у каждого из них по шести крыл. Что показывают нам эти шесть крыльев? Высоту, возвышенность, легкость и быстроту этих существ. Потому и Гавриил нисходит с крыльями, – не потому, чтобы были крылья у этой бестелесной силы, но в знак того, что он сошел с высочайших областей, оставив гор­ния обители. А что значит число крыльев? Здесь нет и нужды в нашем толковании, потому что само слово объяснило себя, описав нам их употребление. Двумя, говорит, закрывал каждый лице свое, – и справедливо: ими, как бы некоторою двойною оградою, они заграждали свои взоры, потому что не переносили блеска, исходящего от этой славы. И двумя закрывал ноги свои, может быть, по причине той же поразительности. Так и мы обыкновенно, будучи объяты каким-нибудь ужасом, со всех сторон закрываем свое тело. Что я говорю о теле, когда и сама душа, почувствовав тоже при чрезвычайных явлениях и сосредоточив свою деятельность, убегает в глубину, со всех сторон ограждая себя телом, как бы некоторым по­кровом? Впрочем, слыша об изумлении и ужасе, да не поду­мает кто-нибудь, что они находятся в некотором неприятном страхе; с этим изумлением соединено и некоторое безмерное удовольствие. И двумя летал. И это служит знаком того, что они постоянно стремятся к высокому и никогда не смотрят вниз. И взывали они друг ко другу и говорили: Свят, Свят, Свят (ст. 3). И воззвание их также служит для нас величайшим знаком их удивления; они не просто воспевают, но весьма громко, и не только громко, но и постоянно делают это. Тела светлые, хоты бы они были даже чрезвычайно светлыми, обыкновенно поражают нас только тогда, когда мы в первый раз обращаем на них взоры; а когда мы посмотрим на них дольше, то от привычки перестаем удивляться, так как глаза наши присматриваются к этим телам. Потому видя и цар­ское изображение, лишь только выставленное и светло блистаю­щее красками, мы удивляемся; но чрез один или два дня уже не удивляемся. Что я говорю о царском изображении, когда мы испытываем тоже самое и в отношении к солнечным лучам, светлее которых нет никакого тела? Таким образом при­вычка уничтожает удивление ко всем телам; но в отноше­нии к славе Божией бывает не так, а совершенно напротив. Чем более те силы созерцают эту славу, тем более они изумляются и больше удивляются; потому они с того самого времени, как начали существовать, доныне созерцая эту славу, никогда не переставали восклицать с изумлением; то, что испы­тываем мы в течение короткого времени, когда молния проно­сится пред нашими глазами, это они испытывают постоянно, и непрестанно с некоторым удовольствием чувствуют удивле­ние. Притом они не только взывают, но делают это взаимно друг к другу, что служит знаком сильнейшего изумления. Так и мы, когда гремит гром или трясется земля, не только вскакиваем и восклицаем, но и сбегаемся в домах друг к другу. Тоже делают и серафимы; потому они и взывают друг к другу: свят, свят, свят.

3. Узнали ли вы это воззвание? Наше ли оно, или серафим­ское? И наше, и серафимское, потому что Христос разрушил средостение ограды, примирил небесное и земное, и соделавший из обоих одно (Ефес.2:14). Прежде эта песнь была воспеваема только на небесах; но когда Владыка благоволил сойти на землю, то принес к нам и это песнопение. Потому и этот великий первосвященник, представ пред святою трапезою, совершая словесное служение, принося бескровную жертву, не про­сто призывает нас к этому славословию, но наперед сказав херувимскую песнь и упомянув о серафимах, таким образом повелевает всем возносить это страшное воззвание, чтобы на­поминанием о существах, поющих вместе с нами, возвысить ум наш от земли, и как бы так взывает к каждому из нас: ты поешь вместе с серафимами; стань же вместе с се­рафимами, распростирай крылья вместе с ними, летай вместе с ними около Царского престола.

И удивительно ли, что ты становишься вместе с серафи­мами, когда к тому, чего не смеют касаться серафимы, тебе Бог дозволил приступать безопасно? Тогда прилетел, говорит пророк, ко мне один из Серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника (Ис.6:6). Тот алтарь есть образ и подобие этого алтаря, тот огонь – этого духовного огня. Но серафим не смел коснуться его рукою, а коснулся клещами; ты же принимаешь рукою. Итак, если посмотришь на достоин­ство предложенных даров, то они гораздо выше прикосновения серафимов; а если представишь человеколюбие твоего Владыки, то благодать предложенного не стыдится низойти до нашего уни­чиженного состояния. Потому, представляя это и помышляя о ве­личии дара, человек, восстань когда-нибудь, отступи от земли, взойди на небо. Но, скажешь, тело влечет и притягивает вниз? А вот наступают дни поста, которые придают легкие крылья душе и бремя плоти делают легким, хотя бы они нашли тело тяжелее всякого свинца. Впрочем речь о посте пусть будет после, а теперь станем говорить о таинствах, для которых и установлены посты. Как на олимпийских играх цель борьбы – венец, так и цель поста – чистое приобщение; а если мы в продолжение таких дней не исполним этого, то, тщетно и на­прасно изнурив себя, без венцов и наград сойдем с по­прища поста. Для того отцы и распространили поприще поста и дали нам время покаяния, чтобы мы, очистив и омыв себя, таким образом приступали к таинству. Потому и я уже те­перь громким голосом взываю, свидетельствую, прошу и умо­ляю – не с нечистотою, не с порочною совестью приступать к этой священной трапезе, потому что иначе это не будет приступлением и приобщением, хотя бы мы тысячу раз прикаса­лись к святому Телу, но осуждением, мучением и увеличе­нием наказания. Итак, никакой грешник пусть не приступает, или лучше, я не скажу: никакой грешник, – потому что в та­ком случае я себя прежде всех отлучаю от божественной трапезы, – но пусть не приступает никто, оставаясь грешником. Для того я уже теперь наперед и говорю это, чтобы, когда на­ступит царское пиршество и настанет та священная вечеря никто не мог сказать: я пришел неприготовленным и нагим; нужно было прежде сказать об этом; если бы я услышал об этом прежде, то, конечно, переменился бы, конечно очистился бы, и таким образом приступил бы. Потому, чтобы никто не мог ссылаться на такой предлог, я уже теперь наперед свидетель­ствую и убеждаю показать великое раскаяние. Знаю, что все мы виновны, и никто не может похвалиться, что он имеет чи­стое сердце. Но не то тяжело, что мы не имеем чистого сердца, но что, не имея чистого сердца, не прибегаем к Тому, Кто может сделать его чистым. Он может, если захочет, или лучше, Он гораздо больше нас хочет, чтобы мы были чи­стыми, но ожидает хотя малого повода от нас, чтобы надеж­нее увенчать нас. Кто был грешнее мытаря? Но только за то, что сказал: Боже, милостив буди мне грешному, он вышел оправданным больше фарисея (Лк.18:13). Какую силу могли иметь эти слова? Но не слова очистили его, а то расположение, с каким он сказал эти слова, или лучше, не одно только расположение, но еще прежде того человеколюбие Божие.

4. Какое великое дело, скажи мне, какой труд, какой подвиг для грешника убедить себя, что он грешник, и сказать это пред Богом? Видишь ли, как не напрасно я говорил, что Бог хочет получить хотя малый повод от нас, и по­том уже Сам делает все для нашего спасения? Покаемся же, будем скорбеть, будем плакать. Когда кто-нибудь лишится дочери, то часто проводит большую часть своей жизни в сле­зах и рыданиях; а мы погубили душу, и не плачем; лиши­лись спасения, и не сокрушаемся? Что я говорю о душе и спа­сении? Мы раздражили Владыку столь кроткого и благого, и не скрываемся в землю? Подлинно, попечением Своим об нас Он превосходит всякое благорасположение не только попечи­тельного владыки, но и любвеобильного отца и чадолюбивой ма­тери. Забудет ли женщина грудное дитя свое, говорит пророк, чтобы не пожалеть сына чрева своего? но если бы и она забыла, то Я не забуду тебя (Ис.49:15). Это изречение верно и без доказательства, потому что оно – Божие; однако мы представим теперь и доказательство от дел. Некогда Ревекка велела сыну своему притворным образом предвосхитить благо­словение, одела его хорошо со всех сторон и дала ему вид брата; но увидев, что он и при этом не ободряется, и желая уничтожить в сыне всякий страх, сказала: на мне пусть будет проклятие (Быт.27:13); слова – истинно свойственные матери, пла­менеющей любовью к сыну. Но Христос не сказал только, но и сделал это, не обещал только, но и показал на деле, как Павел ясно говорит: Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою (Гал.3:13). И Его мы раздра­жаем? Не несноснее ли это, скажи мне, самой геенны, неуми­рающего червя и неугасимого огня? Итак, когда ты намереваешься приступить к священной трапезе, то имей в уме, что там присутствует и Царь всего, потому что Он действительно присутствует, зная мысли каж­дого, и видит, кто приступает с надлежащею святостью и кто с порочною совестью, с нечистыми и скверными помыслами, с беззаконными делами. Если Он найдет кого-нибудь таким, то сначала предает его суду совести; потом, если тот вразу­мится собственными размышлениями и сделается лучшим, Он опять принимает его; если же остается неисправимым, то впа­дает наконец в Его руки, как неблагодарный и непризна­тельный. А каково – это, послушай Павла, который говорит: страшно впасть в руки Бога живаго (Евр.10:31). Знаю, что эти слова неприятны; но что мне делать? Если не стану прилагать горьких лекарств, то не истребятся раны; а когда прилагаю горькое, то вы не переносите боли. Тесно мне со всех сторон. Впрочем, необходимо уже удержать руку; ска­занного достаточно для исправления внимательных. А чтобы оно принесло пользу не только одним вам, но и другим чрез вас, теперь еще повторим это кратко. Мы говорили о серафи­мах; показали, как велико достоинство – стоять близ Царского престола; также и то, что и люди могут приобресть это достоин­ство; говорили об их крыльях, о неприступной силе Бо­жией и о снисхождении Его к нам; еще говорили о причине их возглашения и постоянного удивления и о том, как при непрестанном созерцании непрестанно и славословие серафимов; напомнили вам, в какой мы включены хор и с кем вме­сте воспеваем общего Владыку; прибавили несколько слов о покаянии, и, наконец, показали, сколь великое зло – приступать к таинствам с порочною совестью, и как невозможно избе­жать наказания тому, кто остается неисправимым. Этому пусть научится и жена от мужа, и сын от отца, и слуга от гос­подина, и сосед от соседа, и друг от друга, и даже с вра­гами будем беседовать об этом, потому что мы должны бу­дем отдать отчет и за их спасение. Если нам заповедано даже их подъяремных животных упадших поднимать и за­блудившихся спасать и возвращать (Ис.8:5), то тем бо­лее должно заблуждающуюся душу их обращать и падшую вос­становлять. Если таким образом мы будем устроять дела свои и наших ближних, то будем в состоянии стать с дерз­новением пред судилищем Христа, с Которым Отцу, со Святым и Животворящим Духом, слава, честь, держава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.